У каждого своя боль 08.02.2018г.№5

Посвящается дочери Алене Магомедовне и женщинам, чье счастье прервала судьба

В то майское утро, я проснулся с чувством тя­жести на сердце, то ли от увиденного сна, кото­рый навеял тревогу, то ли утро было туманным и пасмурным, как глубокой осенью. Я любил месяц май, за праздники – 1-го мая, 9-го мая, в памяти поколения70-х, 80-х гг. остались те наши радотсные детство и юность, наше ликование на парадах и уверенность в завтрашнем дне, ви­девшимся еще более счастливым. Уходит вре­мя, стремительно течет наша жизнь, как скорый поезд, а на душе необъяснимая печаль, что все безвозвратно ушло.

Я встал с трудом, заставил себя одеться, хотя было воскресенье, решил пойти на свою работу – инженера-конструктора на заводе «Авиаагрегат» – я любил в тишине поработать в нашем цеху, тем более и жена моя была на работе, она работала заместителем директора магазина «Восход», наш 19 летний сын, как всегда дома отсутство­вал. Семья наша, как бы состоялась, но у судьбы свои законы. Мы с женой постоянно конфликто­вали, у нас нет понимания даже той проблемы, что нам создает сын, он часто попадает в мили­цию, то затеет драку, то на спор угонит машину, то играет на игровых автоматах, даже эти заботы не объединяли нас, мы только «грызлись», об­виняя друг друга. Да, как говорил великий Лев Толстой: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, а каждая несчастная семья, несчастна по своему». Подавленный, без настроения, как го­ворится «встал не с той ноги» – я вышел из дома, пошел по знакомой дороге, как всегда пешком, мне нравилась эта дорога, от дома до работы, может сам не сознавая, опять надеялся увидеть одну прекрасную незнакомку, вот уже в течение 10-15 лет идущую всегда мне навстречу каждое утро. Я не знал кто она, куда шла, кем работала, но весь ее гармоничный облик, лицо, стройная фигурка, изящные туфли на высоком каблуке, по­ходка неторопливая, плавная чуть опущенная го­лова, при гордой осанке, подобранная со вкусом скромная одежда, соответствующая возрасту – все привлекало внимание к ней. Я шел и не видел ее, мое сердце встревожилось так сильно, как будто я был знаком с ней давно и близко, просто, наверное, когда человек созерцает прекрасное и необычное – это вызывает живой интерес или желание еще и еще увидеть…, как в музее произ­ведения великих художников.

В этот день я не встретил ее, дошел до работы и тут меня вдруг осенило – сегодня же воскре­сенье. В цеху чуть поработав, собрался домой, не клеилось ничего, на выходе услышал звонок рабочего телефона, в трубку рыдала моя жена и с ее слов я с трудом разобрал, что сын наш в больнице — это был первый сигнал нашей боль­шой трагедии.

После рождения сына, моя жена долго боле­ла, говорили, что в роддоме занесли инфекцию, и впоследствии у нее наступило вторичное бес­плодие. Сын рос крепким, спортивным мальчи­ком, учился хорошо, проблем особых не было до 10-го класса, пока он не попал в милицию, как соучастник по угону машины. Затем его взя­ли на учет за частые приводы в милицию, так и покатилось, то драка в общественном месте, то участковому нагрубил, а тогда за «покататься» на чужом велосипеде могли посадить, не все милиционеры, были правильные, но большин­ство порядочные, с честью выполняющие свой долг, такого беспредела и равнодушия к судь­бам подростков как сейчас — не было.

Трагичные 90-е все перевернули, все пошло наперекосяк, для всех порядочных, честных лю­дей настали страшные времена, «чубайсовские ваучеры» отняли у народа фабрики, заводы, ма­газины, земли, передали их кучке негодяев, у которых была жилка жуликов и аферистов – это было, нет этому прощения и нельзя это забыть!

Народ стал в одночасье нищим. Простая, со­ветская семья раньше могла себе позволить красную рыбу и икру, а сейчас наши внуки – не знают даже их запаха.

«Дикая рыночная экономика» довела страну «до ручки», продажная партийная элита вместе с уголовниками рейдерским захватом взяла власть. В Фаросе трусливо спрятавшись, Горба­чев не дал отпора и ярость пьяной толпы, под­стрекаемая сторонниками бездарного Ельцина, решили судьбу Великой державы и многостра­дального народа.

Много горя принесло это время людям, беда не прошла и мимо моей семьи. Не знаю, что я упустил, что не сделал для близких, где, когда, возникла трещина? Бессонными ночами, уста­вившись в потолок, я думал о том, кто же из нас виноват, что огонь, который ровно горел в на­шем семейном очаге, постепенно погас, где я дал слабинку, где не понял душу сына, что де­лать, Великий Аллагь помоги, спасти сына?!

Во дворе больницы, я сидел на скамейке, ос­мысливая свою жизнь, ведь было все: квартира, машина, достаток, хорошая родня, женились мы по выбору наших мам, но ведь любили же друг друга, хотя и без страсти и вправду говорят: «Кто не ценит свое счастье, тот приближает не­счастье», так, наверное, получилось у нас.

Утром в больницу пришло много народу – родственники, соседи, сельчане, сотрудники. До вечера следующего дня врачи боролись за жизнь моего сына Османа, которого я так лю­бил, но не смог уберечь, в кафе, в пьяной дра­ке, он заступился или разнимал кого-то и его ударили ножом в грудь. Нет, сына, нет и конец всему….

Прошло два месяца, я и жена разговаривали друг с другом только когда у нас бывали люди, а в остальное время все мои старания погово­рить, чтобы поддержать друг друга, чтобы лег­че было вдвоем пережить горе – заканчивались тем, что воздвигнутая ею – моей женой Райсат, «Берлинская стена», становилась еще более крепкой и недоступной. Мы жили в разных ком­натах, все время молчали, и я радовался, когда к нам приходили люди.

В один из таких невыносимых дней, в дверь позвонили, я открыл, это была тетя Тамара с какой-то женщиной, они вошли, я попросил их пройти в зал, выдвинул стулья, чтобы они сели, помог снять им пальто и вдруг узнал во второй женщине ту, которую я видел всегда по пути на работу. На голоса вышла Райсат из другой ком­наты, женщины долго плакали, я механически помогал подать, подвинуть, слушал и не слы­шал, что они говорят, но встать и уйти в другую комнату не мог, боясь, что примут как проявле­ние неуважения к ним. Они ушли, впервые за последние дни Райсат заговорила со мной: «С тетей Тамарой приходила жена следователя, ко­торый выручил сына при расследовании дела по угону машины, а я иногда как к грамотному вра­чу обращаюсь к ней, ее муж помогает мне, когда возникают проблемы на работе».

День за днем текла наша жизнь, не было у нас счастья, чтобы поделить на двоих, да и возмож­но ли счастье делить на двоих, если нет едине­ния душ?

Я смирился с ударом судьбы, прошло три года, от перепаханного поля остаются борозды, пока оно не зарастет заново травой, цветами, но раненное сердце – в рубцах до конца жизни. Постепенно я начал оттаивать, старался во всем помочь, поддержать супругу, чувствуя вину за сына, за нашу жизнь, разрушенную после 20 лет совместного проживания, все безрезультатно, жена по-прежнему держала меня на расстоя­нии, не пуская на «свою территорию»… Что ж, судьба.

Так в двойном одиночестве, мы прожили еще 5-6 лет, я уже не работал — завод разобрали по частям, поделив его между теми, кто не имел к нему никакого отношения, стали выпускать бы­товую технику, тогда, как в Советское время он был важнейшим объектом, выпускающим дета­ли для авиации.

В один из таких тоскливых дней, я вышел и шел, сам не зная куда, шикарная иномарка развернулась на перекрестке, обрызгав меня водой, по улицам Махачкалы и в летнюю жару часто течет вода. Я невольно посмотрел на ма­шину и оторопел — из дверей с той стороны вы­ходила моя жена, быстро подскочивший, эле­гантного вида мужчина, нежно взял ее под руку и они вошли в магазин, где она работала. Я пошел домой, часам к 10 вернулась и Райсат, я не спра­шивал ни о чем, но она сама сказала, что знако­мый случайно встретился и подвез ее.

Поздней, холодной осенью, умерла моя мама, смерть Османа, моего единственного сына под­косила ее, она в короткий период из крепкой, сильной женщины, превратилась в маленькую, согбенную старушку, как будто для нее живых не осталось и она на целой планете одна.

После похорон, на третий день, Райсат уе­хала, понятно, у нее работа такая, а я остался отметить сорок дней. Приехавший на соболез­нование мой друг мне сказал: «Амир, выходи на работу, нужен твой опыт профильного специ­алиста по авиадеталям, нам стали из Москвы поступать заказы». Конечно, от бывшего завода, как говорят в народе, остались «рожки да нож­ки» — вся огромная территория была застроена жилыми домами, магазинами, рынками, но я вы­шел на работу и мне стало чуть легче. Чувство одиночества, которое убивает человека, стало постепенно проходить, все-таки сила общения с коллективом, моральная помощь, понимание твоей беды – спасает человека от отчаяния, жизнь стала входить в русло. Я терпеливо ждал восстановления наших семейных отношений, однажды набравшись смелости, я тихо сказал жене: «Пойдем на могилу сына», посмотрев на меня невидящим взглядом, Райсат ответила: «Иди сам, я поеду в село к моей маме и заодно раздам садакьа за твою маму, приеду завтра».

Утром я ушел на работу, а в обед мне позвони­ла соседка тетя Тамара и сказала: «Амир, Райсат попала в аварию, она в Избербашской больни­це». Собравшись, быстро я доехал до больницы, во дворе стояли все наши родственники, от них я узнал, что Райсат из села выехала на маршрут­ке, но видимо пересела потом на мерседес, за рулем был полковник какой-то, который погиб на месте, она жива, на операции. Какой полков­ник, кто, почему она пересела, ведь маршрутка ехала до Махачкалы?

Я ворвался в палату, она лежала, бледная, ни кровинки на лице, без сознания после операции. Шатаясь, я вышел из палаты, мой племянник по­садил меня и все ринулись с плачем куда-то, я тоже, о ужас, я увидел его, того следователя, ко­торый якобы помогал жене, который держал ее нежно за руки, возле магазина. Он! Он! Я трясся как осиновый лист на ветру от ревности, от зло­сти, мне откуда-то принесли чай, успокаивали, но ведь они ничего не знали.

Райсат выписали через месяц, после не­скольких операций, я не находил покоя, что же это было — чисто случайные встречи, но частые случайности приводят к каким-то поступкам, а поступки к следствиям, не была ли эта авария результатом их тайных свиданий, мне станови­лось страшно от такой мысли, я мучался, молчал и она молчала, давно на себя не похожая.

Я ходил на работу, но более, не видел по пути ту, почти незнакомую, но необычную своей не­повторимостью женщину. Прошло время, мысли о ней не давали мне покоя, ведь погибший был ее мужем, где же она сама, что стало с нею?

Я вспомнил, что Райсат говорила — недалеко от магазина она работала врачом. Один день, отпросившись на работе, я решился, пошел в поликлинику, зашел в фойе и на стенде среди лучших сотрудников увидел ее фотографию.

Дождался очереди, вошел в кабинет и сказал: «Вы не знаете меня, а я знаю Вас, хочу погово­рить с Вами», она ответила: «Но почему же, я тоже знаю Вас, извините, когда умер Ваш сын, я приходила на соболезнование и почти каждый день, мы с Вами шли по одной дороге на работу, дождитесь конца приема, я выйду». Не скрою, я как юноша влюбленный, который ждет девушку, сел на скамейку, напротив, в парке, она пришла, не успела присесть, я, как декламирует ученик учительнице стихотворение, начал: «Я не знаю как объяснить, но все эти годы Вы шли через меня, мою жизнь, не знаю, можно ли любить в моем возрасте, но, пожалуйста, помогите мне!

Спокойным, ровным, грудным, красивым голосом она сказала: «Я не знаю, какие были отношения моего мужа с Вашей женой, друже­ские или подлежащие осуждению, но от этого я не стала меньше любить своего мужа и не хочу думать об этом, что он делал – это его, а вот как буду жить я без него – это мое. Я знаю, Вы порядочный человек, спасибо за этот раз­говор, но не надо иллюзий, мы взрослые люди, никогда, никаких отношений иметь с кем — бы то ни было – я не стану, это против моего понима­ния, моей морали, и сидеть в парке на скамей­ке подавая надежду, как кокетка – против моих нравственных правил. У меня две дочери, одна в Германии с мужем, работают врачами, у них двое детей, другая здесь в Махачкале с мужем и двумя детьми, работают в правоохранитель­ных органах, мы живем с матерью моего зятя, вдвоем, помогая им по хозяйству, спасибо Вам, еще раз приходите, если нужна будет помощь по врачебным вопросам». Пожала своей ма­ленькой, но крепкой рукой мою руку, неповто­римо улыбнулась и пошла по дорожке. Всемо­гущий Бог! Обращаюсь я в ночи сто раз, почему так устроена наша жизнь? Почему так бывает, когда любишь искренно – нет верности, а когда тебе предпочитают другого, хранишь вечную верность!

Честь и хвала таким женщинам, пусть счаст­ливой будет их жизнь!

Я думал, обращусь к психотерапевту, к ре­лигии, но после долгих раздумий, решил, нет, лучше напишу об этом, чтобы славили таких женщин, чтобы слагали в их честь песни – жизнь наша, все человечество держится на таких!

Айшат Бибалаева,

член Союза писателей и журналистов России