Я не писатель, ни поэт и у меня нет никаких амбиций на этот счет, хотя иногда и пишу о Родине, близких, родной земле, боли по утерянным ценностям. Я не думала писать этот рассказ, хотя иногда наша жизнь, больше похожа на кино, чем кино на нашу жизнь, потому наверное, история человека, чьи чувства настолько чисты и высоки, рассказанная мне им самим, не могла меня, как журналиста оставить равнодушной. В жизни каждого человека бывают моменты, когда непонятная тоска гложет душу и она может, как вулкан выброситься наружу.
Видимо вот в таком состоянии, в один из мартовских дней, в мой небольшой кабинет тихо постучав, робко вошел мужчина средних лет, с густой шевелюрой седых волос и выразительными глазами, извинившись, попросил разрешения сесть и тихо начал: «Я недавно читал ваши рассказы «Цветы для свекрови» и «Верность», они произвели на меня сильное впечатление, и я подумав решился придти к Вам и поделиться тем, что долгие годы ношу в себе»…..
В середине 60-х годов, меня, восемнадцатилетнего парня, в тяжелом состоянии доставили с диагнозом: левосторонняя пневмония, анемия (я помогал колхозу перегнать с гор на равнину скот – проливные дожди ранней весны шли почти каждый день, и мы в непогоду десятки километров перегоняли скот в течение 15-20 дней). За неделю нахождения в больнице, состояние мое улучшилось, изменилось затуманенное сознание, я стал общаться с рядом лежащими больными. Из разговоров я узнал, что меня лечила очень красивая «тохтур» и благодаря ей, я быстро выздоровел. В разгар этой шуточной беседы, в палату вошло небесное создание лет 17-18, ее огромные, как спелая вишня глаза, смотрели теплым и нежным взглядом на нас, (мне показалось что именно на меня, видимо я так хотел), под колпаком по спине, почти до края платья, спускались две золотистого цвета косы, белый халат еще больше подчеркивал ее небольшую, аккуратно сложенную фигурку и белизну лица, черные как воронье крыло, полумесяцем брови, гармонировали так искусно, как будто художник нарисовал, потом лепил это лицо, изюминку придавал слегка курносый нос – я смотрел не отрываясь, воображение сравнивало, так как всегда, много читая, я знал героинь Дюма, Чехова, Толстого, которые не вызывали столько восхищения, сколько она стоящая между кроватями больных, со шприцом в руках, нежное создание, разве только отчасти сравнимое с героиней «Гранатового браслета» Куприна или Тургеневской девочкой. В какое-то мгновенье она повернулась ко мне, что-то прошептала, я оглох, онемел и не слышал ничего, лишь смех и голос соседа: «Рашид, ну дай ей сделать укол тебе». Как? Какой укол? Я не знал, что я делаю, потом что-то поняв, натянул одеяло на голову, укрылся до ног и отвернулся к стенке. Я пришел в себя от прикосновения сухих, твердых рук тети Патимат (другая медсестра). В больнице лежал еще неделю, «создание» другим делала уколы, но ко мне больше не подходила, конечно – мне восемнадцать лет, ей семнадцать — пора, когда очарованье очей и трепет сердца, окатывают тебя волной и любовь витает в воздухе.
В нашей семье было пять сестер и я. Мои родители, в день выписки из больницы – решили накрыть стол врачам, медсестрам, санитаркам – отметить, как бы мое второе рождение, а так как в райцентре не было тогда ни кафе, ни ресторанов – все собрались пообедать в столовой больницы – хинкал с сушеным мясом, колбасы, моей мамы всегда были очень вкусными. Я искал понравившуюся мне девушку глазами среди всех, а она сидела рядом, между нами сидел только заведующий отделением больницы, я опять ничего не слышал, видел только руки, белые, красивые, которые иногда трогали скатерть или брали что-то из вазы. Был один момент, когда потух свет, через минуту он зажегся и я увидел цвета золота прядь ее волос, и как она смахнула ее с лица и спрятала под колпак, каждое движение ее рук я запомнил на всю жизнь.
В этот вечер от тети Патимат я уже знал, что эта девочка ее родственница, живет у нее, давно засватана за хорошего парня, из очень уважаемой семьи, потрясенный, убитый, уничтоженный в диком отчаянии, я уехал в свое село.
Прошел год, я много читал, гулял на свежем воздухе, а у нас очень красивая природа, готовился поступать в университет, но всюду и везде мне видились – вишневые глаза, белые руки и косы, сотканные из золотых нитей.
Началась учеба на историческом факультете, в то время это был очень престижный факультет Дагестанского университета. Учился я на «отлично», получал повышенную стипендию, а однажды на вечере литературного диспута, заняв первое место, получил премию сто рублей — за раскрытие образа Нехлюдова, из романа Льва Толстого «Воскресенье». Хорошее и интересное было наше время, не было компьютеров, мобильных телефонов, планшетов, телевизоры были только в городе, в селе их не было еще, зато мы читали много, работали и учились, умели любить, уважать себя и других, за честь считали служить Родине, беречь национальные, семейные традиции, устои и ценности.
Как-то летним вечером, мы с группой решили отметить мою премию в железнодорожном ресторане – он был тогда не дорогой, без сегодняшний космических цен, даже студенты могли себе иногда позволить. Напротив нас, сидели двое ребят из нашего университета и две девочки, они вольно вели себя, позволяли довольно громко смеяться, тогда это считалось нескромным, во дворе стояли 60-е годы, да и наше воспитание нам давало определенные права и возлагало обязанности, чтобы держать себя в рамках существующих обычаев. Воспитанный в духе настоящего дагестанца, меня нервировал и резал слух довольно неприличный как мне казалось смех, я встал, хотел сделать замечание, но моя однокурсница сказала: «Садись Рашид, этот парень Донжуан, у него всегда есть деньги и девочки вьются вокруг него, хотя говорят он недавно женился и жена живет в селе, работает врачом».
Немножко еще посидев, мы собрались уходить и все-таки я, перед выходом, подошел к этому столу и обомлел — на столе около открытой записной книжки, лежали фотографии той девочки, с косами цвета золота и бровями нарисованными кистью художника. Я со словами: «Нельзя ее предавать, ее надо любить чистой любовью, как она любит тебя» и дал пощечину, он сказал: «Я не ударю тебя, увидимся вечером в парке, обязательно приходи».
Я пошел в парк один, вскоре подошел этот ресторанный парень, я узнал, что его зовут Мурад, учился он тоже на историческом факультете, годом раньше поступил, но его выгнали за драку на танцах, но его уже восстановили и он попал на один курс с нами, тоже получает повышенную стипендию, он мастер по боксу и сын известного человека из нашего района.
Мурад спокойно сказал: «У меня драться нет желания, только объясни, откуда ты знаешь мою любимую жену?». Я объяснил, что ее я знаю, только как призрак, котоый увидел затуманенными глазами в больнице и знаю необычное имя Жаврият», он ответил: «Бессмысленно к каждому больному ревновать уже врача, к тому же она чистый ангел мой, я тоже ее очень люблю, давай дружить», так сложились у нас отношения, которые перешли в крепкую мужскую дружбу. Он оказался слегка избалованным жизнью парнем, у него было все: машина, белокаменный дом, красавица жена и уважаемый в районе отец, к тому времени, у меня уже не было отца (погиб во время аварии), остались сестры, за которых я нес ответственность и убитая горем мать. К счастью, судьба сестер оказалось удачной, они вышли замуж за хороших людей, а мы с мамой жили вдвоем пусть в ветхом, но уютном доме.
Во время студенческих каникул, я подрабатывал, собирая виноград, (выполняя по две нормы). Мурад, оказался благородным, не подчеркивал свою обеспеченность, заработанные на виноградниках деньги он деликатно отдавал всем, нуждающимся, а работал лучше всех. Время летит быстро, прошло четыре года.
Однажды, во время летних каникул, я помогал маме на сенокосе, мой двоюродный брат Алигаджи, который жил и работал в райцентре киномехаником, мне говорит: «Рашид, поехали со мной, есть хороший фильм «Парижские тайны» называется, я по селам должен ездить и показывать его» — да, было такое время, когда в сельских клубах работали «кинопередвижки», мы смотрели фильмы и какая же это была радость, как мы были счастливы. Алигаджи спросил: «В какое село поедем?», чуть смутившись, внутри сгорая от переполняемых чувств и стыда, я назвал село Жаврият, хотя в этом селе был уже мой друг, но была же и она… моя тайная мечта, мое небесное создание, которые были со мной с той минуты, как я увидел ее впервые.
Прокат фильма обычно бывает вечером, я еле дождался его и с трепыхающим сердцем, дрожью в коленях, даже в руках, вошел с братом в сельский клуб, где заведующая библиотекой нас угостила вкусным чаем с пышками. В клуб шли и шли люди, я лихорадочно искал ее глазами, но клуб был забит так, что многие сидели уже на полу. Вдруг мое сердце часто забилось, меня «ударило током», я увидел ее, я узнал ее, хотя она была в черном платке до глаз (умер ее отец), затем появился мой уже друг – соперник в мыслях моих, бережно и нежно он взял ее за талию, привел, посадил на первую скамейку, сам поднялся на сцену — чувствовалось, что и здесь он лидер… приветствовал нас и сказал, чтобы не уходили после фильма. Я спрятался в кинобудке, через окошко смотрел только на нее, видел каждое ее движение, которое мой друг улавливал и дышал на нее, как на букет цветов. Она была грустна и думала о чем-то своем, хотя он старался отвлечь ее, это получалось плохо или почти не получалось, но что он искренне ее любил, боготворил – было видно и мне, непознавшему силу большой любви.
После фильма, конечно, мы пошли к ним, чувствовался достаток, в этом большом доме, хозяева накрыли обильный стол, Мурад был большой юморист, хороший собеседник, а она даже не узнала меня. Ну да, кто я, тайный воздыхатель, очередной, бывший больной для нее, она была все такая же прекрасная, только грустная, хотя тактично поддерживала нашу беседу, подавала блюда, ей помогала девочка лет пятнадцати, сестра Мурада.
В середине ужина, зашли родители Мурада, возвратившиеся с курорта, мать – красивая женщина, очень похожая на сына, отец – копия русского дворянина-аристократа – я был поражен, неужели в глубоком ауле, есть такие цивилизованные люди: обстановка, красивая посуда, мебель, опять же беседа о литературе, истории, политике. Понятно почему к Мураду «цеплялись» и были влюблены все девочки курса, он влюблял всех, но любил только свою Жаврият – это счастье с неба, это на вечность. Я лишь один раз уловил ее взгляд, это был тот взгляд между кроватями больных, когда она стояла со шприцом в руках, мне показалось, что ее ресницы вздрогнули, узнав меня. С подарками и с благодарностью хозяевам дома – мы уехали.
Прошло время, мы перешли на пятый курс. Начались так называемые контрреволюционные бунты в социалистических странах. Нас с института забрали в армию, так было тогда. В призывном пункте, мы оказались вместе с Мурадом и еще с несколькими другими ребятами с нашего курса. Мы удивились: «Мурад, у тебя жена, влиятельный отец», а он: «Ребята, если не я, если не вы, а кто тогда, я боюсь эта саранча, как в 1941 г. перекинется на нас, нашу Родину, очень трудно мне расстаться с женой, тем более она должна скоро родить». Мы вообще были ошарашены: ловелас, легко шагающий по жизни и этот патриотизм, эти глубокие мысли….
Мы служили четыре года вместе, он был командиром роты, обучал молодых танкистов, прошел шестимесячные курсы инструкторов, да и к тому же, оказалось, этот «шутник-балагур», все летние каникулы работал на тракторе, на комбайне, вот какой он был. Его любили все, от солдата до комбата, о нем писали несколько раз в газете «Красное знамя».
Однажды, нас послали сопровождать роту танкистов через границу для защиты столицы Чехословакии Праги, т.к. там шли бои, на одном из крутых, узких поворотов около одной из приграничных деревень, наш танк сорвался в пропасть и пока мы сообразили, Мурад кинулся в бушующую реку, стал вытаскивать парня из танка, когда мы подошли к берегу, Мурад был без сознания, а танкист Анатолий рыдал, размазывая слезы по лицу. Один из сопровождающих танков развернулся и мы доставили Мурада в райбольницу, благо, мы еще были на нашей земле. В больнице оказался опытный хирург еще с военных лет, который прооперировал и сказал: «Крепкий парень ваш друг, будет жить». Как потом нам объяснили, Анатолия он вытащил из тонущего танка, но при этом гусеница задела его печень и пробила кишечник.
Мурада с почестями демобилизовали, хотя и без награды, но тогда об этом не принято было громко говорить.
Через 10 месяцев вернулись домой и мы. Меня в университете восстановили на пятый курс, хотя 3- 4 месяца учебного года прошли. Закончил я с отличием и уехал из Дагестана работать по направлению. Да, время было интересное, в 20-30-ые годы, к нам приезжали специалисты, а в 60-80-е годы наши земляки сами ездили работать в Россию.
Через год после того, как поработал учителем в одном из городов, я стал директором школы, женился на прибалтийке, которая сносно говорила на русском и работала в одном из кинотеатров города. Видимо такая была судьба у меня романтика.
Мне было уже 30 лет, родилась дочь, жили тихо, мирно, с достатком, в доме специалистов, дали трехкомнатную квартиру, дружили с соседями, все было как в нормальной семье. Много говорят сейчас о тяжелей жизни того времени, об отсутствии колбасы, об очередях, и т.п., неправда, мы, жившие в эту эпоху, благодарны, что была такая страна СССР.
Конечно была небольшая кучка партийной элиты, пользующаяся всеми благами, но сейчас ими пользуются наши олигархи, перекупив за копейки у власти все.
Начались преступные 90-ые годы, принесшие много бед нашему народу, разрушенные семьи, разрушенные целые республики, обездоленные граждане, никчемная власть, я как патриот, не могу об этом не говорить. В связи с этими событиями, были потери и у меня – моя теща прибалтийская немка, похоронив русского мужа, забрала мою жену и единственную дочь, уехала в Ригу, никакие аргументы не имели смысла, прожив со мной 15 лет, она сказала: «Ты любишь свою Родину, я – свою, если ты любишь нас с дочерью, поехали с нами». Да, я оказался перед трудным выбором, мне очень хотелось быть со своей дочерью, которая заявила: «Папа, но ведь в Риге жизнь лучше, да Россия Ваша никогда не выйдет из болота». Я был сражен – мне это говорит моя родная дочь, в которой я души не чаял. Мы расстались, я очень редко вижу свою дочь, т.к. новые границы, новые правила….
Я вернулся в свой район, через год умерла моя мама и мои сестры хотели меня женить на учительнице нашего села, но морально «убитый» я не о чем не мог думать, конечно, мужчине тяжело быть одному, но я не был готов к таким переменам.
Меня вызвали в район, вручили медаль участника Чехословацких событий, и предложили возглавить районное образование. Я уже два года был на этой должности, когда мне представили список золотых медалистов, в списке была знакомая фамилия, куратор сказала: «Да это мальчик из этого села, у него умер отец». Я мучился, казнил себя, как я мог обидеться, забыть моего друга – «соперника» и не общаться с ним, когда я писал, мне отвечали, но вдруг последние два года перестали приходить письма и я подумал не хотят общаться, а у меня много проблем и я думал нечего других беспокоить.
Я срочно выехал в село, увидеть хотя бы семью, узнать что же случилось? Мне ворота открыла сестра Мурада, отец сидел не похожий на того импозантного, с дворянским обликом человека – постаревший старик с глубокой печалью в глазах, оказывается он похоронил любимого сына, кем он так гордился, мать не выдержала, через полгода тоже умерла, в огромном доме дочь, он, внук и невестка Жаврият. Мы с отцом долго сидели, он рассказывал, что сына здорового и сильного, как богатырь скосила болезнь печени, ведь она была оперированной, не было части кишечника и он ушел мужественно, как и жил. Перед этим Мурад сказал: «Папа, мой дорогой сын, моя любимая жена, мои родные, мы рожденные жить, когда-нибудь должны и умереть, жаль, что мало успел что-то сделать и оставляю вам столько горя». Потом позвал отца отдельно от всех и сказал: «Отец, ты мой отец и друг, мы мужчины, должны слезы глотать, женщинам не показывай, сына береги, жену мою не оставляй одинокой, когда сын вырастет, Жаврият пусть выходит замуж за порядочного человека, ибо я не хочу чтобы всю жизнь она была одинока, отец вспомни своих братьев, которые остались на войне, многих других». Впоследствии сын Мурада с медалью, закончив школу, поступил в юридический институт, закончил с отличием, стал военным следователем, женился, уехал в Москву, работает. Я не бросил семью моего друга, его отец стал мне родным, он был высокообразованным человеком и смотрел на жизнь мудро, а Жаврият старалась со мной не встречаться, из своих комнат выходила редко, так прошло пять лет.
В один из зимних дней, я увидел какой-то сон, который послал меня в дорогу и я поехал к ним, волновало меня и здоровье уже немолодого отца моего друга и не скрою, желание увидеть эту в вечном трауре небесную женщину. Гаджи-ацци лежал больной, сказали — грипп, рядом были близкие, я наклонился, поцеловал его и предложил сейчас же поехать со мной в больницу он сказал: «Сынок, что мне жизнь без моего сына, без моей жены, никуда не поеду, устал я от всего, только не оставляй одинокой мою Жаврият – это было и желание моего сына». Через две недели он умер, большой души человек.
Прошло, еще три года я тосковал, наверное, с боем крепость легче было бы взять одному, чем согласие Жаврият стать моей, она сказала: «Меня душит мое горе, но я должна с кем-то делиться и говорить, будем вместе жить, другого ничего не обещаю». Да, я счастливый! Лишь бы видеть по утрам и вечерам ее, еще не потухшие глаза. Она — икона для меня за мое терпение, за мою бесконечную преданность меня Аллах вознаградил. Мы счастливы вместе, любит ли она меня, не знаю, главное я люблю. Я хочу, чтобы Вы написали об этом, что в человеке должна быть надежда всегда, в самые трудные минуты, человек будет счастлив, если идти чистым путем к этому, живите ради любимых, научитесь беречь чувства. И тогда вам придет трудное, но настоящее счастье».
Айшат Бибалаева,
Член Союза писателей и журналистов России
