Двадцать лет спустя или Закон бумеранга. Автор- Феликс Михайлович Бахшиев 11.01.2018г.№1

Феликс Михайлович Бахшиев – прозаик, публицист. Член Союза журналистов СССР с 1963 года.

Член Союза писателей СССР с 1978 года.

Заслуженный работник культуры Российской Федерации и Республики Дагестан, неоднократный лауреат премии Союза журналистов Дагестана «Золотое перо» и «Золотой орел».

По просьбе читателей публикуем одну из новых новелл автора.

 

Двадцать лет спустя или Закон бумеранга

 

Иссиня-черный «Лэнд Ровер» мяг­ко, бесшумно припарковался у дет­ского сквера. Здесь стоянка была запрещена. Неведомо откуда к ма­шине подошел сотрудник ГИБДД. Водитель протянул из открытого окошка левую руку, тот, что-то про­бурчав, принял ее своей правой ру­кой, сунул в карман брюк и отошел.

И исчез.

Обе задние дверцы «Лэнд Ровера» широко открылись и из него выш­ли молодые люди. Оба были ладно скроенные, крепко сбитые, уверен­ные в себе. Внимательный взгляд прохожего мог заметить у одного поломанные уши, у другого искрив­ленный нос.

Они провели ладонями по кожа­ным курткам рыжего цвета, похло­пали по белым джинсам – сбивали невидимую пыль – и, выждав, когда машины позволят пройти, пересекли дорогу и направились к супермарке­ту.

Холодные окна огромного супер­маркета ослепительно сверкали, отражая солнечный свет. Двери бес­шумно открылись перед молодыми людьми, пропустив их в зал.

– На первом этаже кофейня, – ску­по проговорил один из них.

– Точно, Джамик, кофейня. Запах божественный. Пойдем к бару и вы­пьем по кофейку.

– Тебя, Макс, хлебом не корми, на одном кофейке и живешь. Не пойму, как ноги держат.

Они подошли к бару, сели на высо­кие мягкие скамьи.

– Брат, два коньяка по пятьдесят и два кофе, – обратился к бармену тот, которого звали Джамик.

– Я коньяк не просил, – сказал Макс.

– Я просил, ты же слышал, – Ска­зал Джамик.

Обоим было лет по тридцать. Ку­раж с них еще не успел сойти.

Бармен поставил перед ними хру­стальные рюмки с коньяком, кофе в китайских чашках, сахар, лимон, на­резанный дольками.

– Как работается? – спросил Джа­мик, берясь пальцами за рюмку. – Разбавить не успел?

– Обижаешь, брат. Давно выбро­сили бы на улицу.

– Я спросил, как работается. Не обижают? Ты, кажется, не ответил на мой вопрос.

Бармен бросил на него непонима­ющий взгляд.

– Живем нетрудно. На хлеб хвата­ет.

– На черный или на белый?

– На белый, конечно. А что ты спрашиваешь?

– Он ест белый хлеб, Макс, ты слы­шишь?

– Да, Джамик, он ест белый. Ты только подумай, он ест белый… пока еще…

Бармен выпучил на них большие черные глаза.

– Вы что зарываетесь? Пейте и убирайтесь вон.

– Макс, он нам велит убираться.

– Да, Джамик, он шустрый парень. Может, уберем его?

– Я сейчас вызову охрану. Пейте и убирайтесь, – лицо бармена стало багровым.

– Он вызовет охрану… – Джамик улыбнулся, вылил в рот коньяк, тихо произнес: «отменный», пожевал дольку лимона, поднял чашку с кофе:

– Тоже отменный. И сколько тебе платят за твой честный труд?

– Не твое дело, – буркнул бармен. Он подошел к окну. Улица сияла. На противоположной стороне, присло­нившись спиной к «Лэнд Роверу», стоял крепко сбитый парень в рыже­го цвета куртке, белых джинсах и по­куривал сигарету.

Бармен медленно бросил взгляд на одежду парней, сидевших за стойкой бара, затем опять повернул­ся к окну и, чуть замешкавшись, на­правился к бару.

– К телефону не стоит, – произнес Джамик.

– Да, да, брат, звонить ни к чему, – усмехнулся Макс. – Все мы, понима­ешь… одним словом, все мы братья. Помнишь Маугли? Ты же читал книж­ку в детстве. Там есть одна очень ин­тересная фраза: «Мы с тобой одной крови…». Помнишь? Ну, видно, ты не читал. Вот ты, к примеру, разве бро­сишь в меня гранату? Ответь не раз­думывая, бросишь?

– Я… в тебя… гранату? – опешил бармен. – За что я должен бросить в тебя гранату? Чем ты мне навредил?

– Слышишь, Джамик, он наш чело­век. Нам с ним делить нечего, – ска­зал Макс. – Мы одной крови.

Макс протянул правую руку к вну­треннему карману, это движение за­ставило бармена отпрянуть к буфету.

– Да не бойся ты, – засмеялся Джамик. – Он тебе удостоверение хочет предъявить.

– Вот, гляди, – Макс развернул красную книжечку, – УБЭП. Ты зна­ешь, что такое УБЭП? Джамик, он не знает, что такое УБЭП.

– А зачем ему знать, если он не хапуга? – сказал Джамик, вставая с табурета. – Поднимемся, Макс, на второй этаж.

– А платить кто будет? – прорезал­ся у бармена голос. – Пушкин что ли?

– Почему Пушкин? Не беспокой бедного поэта. Ваш босс заплатит, – засмеялся Джамик.

– Заплатит… Держи карман шире. С меня удержит. С моей зарплаты.

– Не удержит, брат, – широко рас­тянул рот в улыбке Макс. – На этот раз не удержит. Не тот случай.

Второй этаж был велик. Объемен и высок. Площадью в сто квадрат­ных метров. А может, и более. Всюду сновали девочки. Одни подносили к полкам тележки с вновь поступив­шими продуктами, другие выставля­ли их.

– И так с утра до вечера… Сколь­ко же вам за такую работу платят? – спросил Джамик у девчушки с гла­зами цвета моря: уж очень он любил море.

– Семь тысяч, – сказала она стес­нительно, соседки тут же захихика­ли.

– Семь тысяч – это деньги, Макс? – спросил Джамик, глядя на зардев­шуюся девчушку.

– Семь тысяч – это не деньги, Джа­мик. Семь тысяч – это семь подсол­нухов.

И всем сестрам – по серьгам? – спросил Джамик.

– Это как, по серьгам? О каких серьгах вы говорите? – удивилась девчушка.

– Ах, извини, сестренка. Они же, Макс, сейчас в другой школе учат­ся, по новой системе, по ЕГЭйской. Усек? – Джамик засмеялся. – Так вам всем по семь платят?

– Да, – почти хором ответили де­вочки.

Джамик и Макс переглянулись. Им почему-то стало стыдно от такого ответа. Джамик достал из кармана стодолларовую купюру и протянул девчушке с глазами цвета моря:

– Сестренка, купи большой вкус­ный торт, и устройте чаепитие в обед.

– Да вы что… да мы разве… не оскорбляйте нас, – наперебой заго­ворили девочки.

– Я как брат вам даю, как старший брат. А впрочем, я сам могу купить, но вы-то выберете лучший, что по­вкуснее. Если попрошу друга вы­брать, так он купит самый дешевый, а сдачу положит себе в карман. Он у меня жуликоватый.

Девочки засмеялись, деньги взя­ли, правда, стеснительно, чувствуя неловкость, и принялись за свою нудную работу.

– А молочные продукты свежие? – Почему этот вопрос возник вдруг, ни с того ни с сего, в голове, Джамик сам не понял.

– Да, вот только подвезли. Вы­ставляем на полки.

Макс поднес к глазам большую банку мацони, отложил, потом под­нял каймак и удивленно проговорил:

– Они двадцать дней здесь стоят солдатиками. И уже, наверное, про­кисли.

– Так они с консервантами, – ска­зала самая бойкая.

– А кому нужны консерванты, а? Макс, ты ешь с консервантами? – спросил Джамик.

– Нет. А ты ешь?

– Нет, конечно. Девочки, двадца­тидневной давности мацони вы при­несли бы домой, скажем, дедушке или бабушке, или маленьким се­стренкам, братикам… Принесли бы?

– Неее, – тихо проговорили они.

– А куда их девают потом, через месяц?

– Мы не знаем, это они знают, – они подняли глаза вверх.

– Хозяин-барин. Он все знает, все умеет, – подытожил Макс, – пойдем, Джамик, наверх.

– А вы откуда сами-то? – спросила девчушка с глазами цвета моря.

– Мы откуда, Макс? – спросил Джамик.

– Мы откуда? – Макс с нажимом, многозначительно произнес первое слово. – Лучше вам не знать, чтобы ночью страшные сны не приснились.

На третий этаж они поднялись на эскалаторе.

– Это мебельный зал, – сказал Джамик.

– Да, это мебельный зал, – под­твердил Макс.

– Ты уважаешь диваны? – спросил Джамик.

– Я обожаю диваны, – вздохнул Макс.

– Ну, так опробуем их, отдохнем малость…

Они подошли к широкому роскош­ному дивану и плюхнулись. Послы­шался еле уловимый звук, словно что-то виновато разорвалось. Джа­мик и Макс переглянулись и одно­временно чуть слышно произнесли:

– Это кожа или не кожа?

Потом огляделись: никого.

Облегчено вздохнув, они осторож­но встали и прошли в дальний угол. Приглядев внушительный диван, от­деланный зеленым бараканом, осто­рожно присели. На фоне дивана ярко выделялись рыжие куртки и белые джинсы парней.

– Молодые люди присматривают мебель? – из-за стола, что стоял у окна н всю стену, встал продавец и вальяжно пошел к ним.

– Я хотел узнать, на какой срок да­ется гарантия, – сказал Джамик.

– В фирменном магазине, что не­далеко от вас, по-моему, «Хорошего отдыха» называется, нас порадова­ли, что никакой гарантии не дают. Почему? А потому, что качество, говорят, отменное. Как в прошлую эпоху. Мой дед рассказывал, что со­ветская мебель служила нескольким поколениям. У моей матери на кухне стоит буфет из дуба и диван, покры­тый кожей, со спинкой, полочками, ящичками… – Макс совсем уже разо­шелся, и мужчине пришлось любезно прервать его красноречие:

– Так-то были времена, – он цок­нул языком и поднял указательный палец, – а теперь моменты. Вы меня понимаете, надеюсь. А то, что «Хо­рошего отдыха» не дает гарантии, впервые услышал от вас. Мы даем гарантию. На диваны –полгода. На платяные шкафы – год.

– Ну, скажем, через две недели заскрипел диван или раскачался, – задумчиво проговорил Джамик. – Я люблю побаловаться на мягком со своими малышами, поспать с женой, ну, сами понимаете.

– А мы проведем экспертизу и установим, по какой причине он за­скрипел.

– Вот так-то, Макс, привозят тебе домой диван, дети готовы взобрать­ся на него, а ты им: стойте, не балуй­те на нем, и ты, женушка, не полезай на него с ногами.

– Ну почему же так, ну совсем уж огорчились, – осерчал мужчина.

– Ты огорчился, Макс? – спросил Джамик.

– Нет, почему это я должен огор­читься. А ты?

– И я нет, – сказал Джамик. – Скажи-ка, братан, шкафы платяные из дерева? Или так красиво смотрят­ся шпоны?

– Как шпоны? Почему шпоны? Да что вы выдумываете? Умники. Из бука. Натурального бука.

– Джамик, – Макс сделал глупова­тый вид, – оказывается, есть еще и ненатуральный бук. То есть дээспэ.

– Вам, видать, делать нечего? Уби­райтесь, иначе вызову охрану…

Макс вытащил из кармана перо­чинный нож, раскрыл лезвие. Прода­вец вытаращил на него испуганные глаза.

– Слушай, братан, давай догово­римся: я слегка с торца поковыряю, если шпоны – ты нам приносишь бутылку французского коньяка, ну а если на самом деле бук – плачу за шкаф наличными. – Макс достал из нагрудного кармана тонкую пачку стодолларовых купюр, взмахнул как веером и положил обратно. – Ну как, шпоны или бук?

– Бук или дээспэ? – повторил Джа­мик.

– Да что вы привязались… Есть хо­зяин, вот и спросите у него!

– А ты кто? Посторонний? – Сказал Макс.

– Я маленький человек.

– Он маленький человек, Макс, – сказал Джамик. – Пойдем к большо­му человеку.

– К хозяину? – испуганно протянул мужчина. – Я вас чем-то обидел, или оскорбил, или плохо обошелся?..

– Да что ты, брат… Успокойся. У нас с ним свой разговор.

– Свой интерес, – подтвердил Макс.

И Джамик с Максом направились к эскалатору.

– Макс, почему не предупредил, что в приемной сидит прелестная девушка? Ты меня поставил в нелов­кое положение, – Джамик подошел к секретарше, которой было лет двад­цать и которая уставилась на него маленькими колючими глазками, взял ее пухленькую ручку в свою ла­пищу и нежно поцеловал. – я непре­менно ей поднес бы букет голланд­ских тюльпанов.

– Я тебе дважды напоминал, но тебя занимали другие мысли, – Макс поцеловал другую ручку секретар­ши.

Девушка зарделась.

– У себя? – Джамик кивнул в сто­рону дубовых дверей.

– У себя. Вы откуда? Как доло­жить?

Низкий грудной голос, которым обладало столь хрупкое существо, кого угодно поразил бы, но только не этих парней.

– Не беспокойтесь, не вставайте, мы уж сами, он нас давно ждет, – Джамик не дал ей подняться и сам открыл дверь.

В конце большого кабинета, осве­щенного ярким солнцем, за массив­ным столом сидел мужчина лет со­рока, может чуть больше. Крупное, не толстое, а именно крупное лицо, крепкий подбородок, иссиня-чер­ные волосы, ниспадавшие на лоб и уши, крупные глаза производили впечатление. Он поднял голову, от­кинулся на спинку кресла и спокойно спросил:

– Как вы вошли? Вы кто такие?

– Мы кто такие, Макс? – обернулся к приятелю Джамик.

– Дай-ка вспомнить, мы кто такие? – спросил Макс.

До стола было метров десять. Оба медленно прошли вперед и опусти­лись за приставной столик.

– Ага, догадываюсь, вы из УБЭПа?

– Успели сообщить снизу, – улыб­нулся Джамик.

– Как не сообщить, хозяин ведь, – сказал Макс.

– Нет. Даник, мы к тебе явились с ответственной миссией – передать привет от Элика.

– От какого Элика? Кто такой этот Элик?

– Немудрено забыть. Ведь прошло двадцать лет. Двадцать, – подчер­кнул Джамик.

– Ничего не пойму…

– Стоп, стоп, братан, – сказал Джамик. – Не смей нажимать на кно­почку, мой друг бросает ножи бы­стрее молнии.

– Верно говоришь, Джамик, – ска­зал Макс.

– Так кто же вы, от кого? – чуть не взревел Даник.

– Ты что, тупой? – протяжно произ­нес последнее слово Джамик. – Я же отчетливо сказал: привет от Элика.

Наступила пауза, которая длилась недолго.

– Элик хочет узнать, куда делся четвертый мешок.

– Какой еще мешок, – взревел Да­ник.

– Конечно, не из-под картошки. Инкассаторский мешок. С деньгами, – заметил Макс.

Лицо Даника, еще недавно багро­вое от возмущения, стало заметно бледнеть. Он как-то сразу обмяк и опустил голову.

– Нет у меня денег, – про­изнес он тусклым голосом.

– Конечно нет. И козе ясно. Построил дом, супермаркет, все пустил в дело. И козе ясно, – Джамик горестно вздохнул. – При­дется тебе дать ему кейс с зеленью. Все-таки придется. Так сказал Элик.

– С какой зеленью… – Даник осек­ся. – Кейс с долларами? Где я их возь­му? Где я возьму столько долларов? У кого? Это вам легко, паршивым рэ­кетирам, ни забот, ни хлопот, зашел, пригрозил, забрал наличность и по­шел восвояси. А мне пахать надо, от­рабатывать каждый рубль…

– А что ты плачешься мне? Я у тебя ничего не требую. Правда, Макс?

– Истинная правда…

– А на счет рэкета ты переборщил. Сгустил краски. Так вот слушай меня. Мы никому не угрожаем, ни у кого не требуем. Мы забираем у зажравших­ся, разжиревших бизнесменов лиш­нее для благотворительных целей. Построили детский садик, сейчас строим школу в селе, помогаем по­жилым людям. Вот ты, скажем, какое доброе дело сделал за двадцать лет, кого вытащил из нищеты?.. – Джамик прислушался к шепоту Даника:

– У меня нет таких денег. Где я возьму чемодан долларов?

– Элик просит, не я. Мне лично по фигу и твои деньги, и твой супермар­кет. А тебе, Макс?

– Мне тоже по фигу.

– И что за здание ты построил? – Джамик усмехнулся. – Брось спичку – вспыхнет как факел, один пластик и стекло.

– Что же ты хочешь сказать? Ты хо­чешь сказать, что… – Даник побагро­вел и весь напружинился, упершись кулаками в стол. – Проклятые рэке­тиры, мерзавцы, какого-то сученыша Элика выдумали, какой-то мешок, ах вы сучары, сейчас я нашлю на вас своих, родных рэкетиров…

Данник открыл ящик письменного стола и вытащил мобильный теле­фон.

– Вот теперь я вижу мужа, – улыб­нулся Джамик. – Как ты думаешь, Макс?

– Да, теперь мы видим мужа, а не черт-те что…

– Так мы выдумали, говоришь, какого-то сученыша Элика? – Джа­мик достал из кармана мобильник, быстро набрал номер, приложил к уху:

– Наш компаньон сомневается, что ты существуешь. Подвезти на встре­чу?

Джамик перевел взгляд на Даника:

– Поедешь?

Данник словно онемел. Он весь покрылся испариной.

– Ты поедешь на встречу? – жестко спросил Джамик.

Даник кивнул в знак согласия го­ловой, потом с трудом хрипло про­изнес:

– Да.

Произнес так, словно выдавили из него.

Иссиня-черный «Лэнд Ровер» вы­рвался, наконец, из городских улиц, и бесшумно помчался по пустынно­му автобану. Миновав аэропорт, он свернул к морю и остановился у не­большого двухэтажного здания. За­дние дверцы широко распахнулись и из машины вышли ребята в рыжих кожаных куртках и белых джинсах. Джамик приоткрыл переднюю двер­цу.

– Будь любезен, выходи. Элик ждет тебя в ресторане.

Даник шел медленно, мокасины проваливались в песок, ноги каза­лись ватными и подкашивались. Он шел как в тумане, и глаза его смотре­ли в одну точку – в дверь. Наконец, дойдя до нее, он крепко схватился за медную дверную ручку, притянул к себе резную дверь и замер.

У порога стоял Эльдар.

– Ну, заходи смелее. Давно я тебя не видел. Видно, грехи не давали нам свидеться. Проходи в последнюю ка­бину, там никто нас не услышит.

– Да какие у нас грехи, – недоволь­но произнес Даниэль, входя в каби­ну.

– И то правда, – то ли с лукавинкой, то ли с иронией произнес Эльдар, садясь на диван. – Но… – он выдер­жал паузу, – грехи-то были. Это факт. Мешки инкассаторские уперли? Это наш с тобой общий грех. А вот когда мы не досчитались одного мешка – это был уже твой грех, лично твой.

Даниэль опустил голову.

– Кончина молоденького инкасса­тора – тоже твой грех. Тоже личный.

Даниэль словно ужаленный, вско­чил из-за стола:

– Не убивал я его, не убивал…

– Может, и не хотел… Но ты такой нанес удар, что он рухнул, ударился головой о бордюр. Скорая не успела довезти до больницы. А мы ведь так не договаривались. За нами мокрухи нет, брат. И как с таким грехом ладит твоя совесть?

– Ты безгрешен? – протяжно про­изнес Даниэль.

– Грешен, я же с того и начал, грешен, – Эльдар замолчал. Пауза затянулась. – Проклятые девяно­стые. Грабежи. Убийства. Насилие. Лживые обещания. Нищета. Сколь­ко нам было-то? Восемнадцать- девятнадцать? Руки-ноги крепкие – жрать нечего. Родителям было стыдно на нас смотреть, а нам – в их глаза. Работы нет, заводы рас­проданы, растащены. Как-то зашел на базар, думаю, может, метлу да­дут мусор выгребать или туалеты чистить… Нет… Ноги понесли меня в мясной лабаз. Стою. Смотрю. Покупатели-то были, были. Кто умел делать деньги, покупал. Смотрю, у прилавка, на котором разложены свежие куски мяса, стоит женщи­на. И смотрит. Долго смотрит. Не выдержал продавец, взял нож, от­резал кусок мякоти величиной с ко­шачье ухо и протянул старушке. Она покачала головой, мол нет, не надо, и прогнулась за прилавок. Прода­вец нагнулся, а разогнувшись, про­тянул ей пакетик с костями. Когда старушка повернулась, я обомлел: это была моя мама. Целый день я ходил по городу, не знал, куда себя деть. Вечером, когда пришел до­мой, мать варила шурпу с костями. Я осторожно подошел к ней сзади, взял ее за худенькие плечи, опустил лицо в ее пышные седые волосы и разрыдался. Это разве наш грех – быть нищими и кормиться костями? Потом мама часто стала приносить кости. И мы ели шурпу. Ты тоже ел ее – мама очень вкусно готовила… – Эльдар рассказывал с паузами, дрожащим голосом, а в горле стоял ком, и он боялся разрыдаться, как в тот памятный день.

– Моя мама рано утром ходила по дворам и доставала из мусорных ба­ков бутылки. Дома они их промывала и носила сдавать в пункты приема тары.

– Я часто видел ее у водопрово­дной колонки, как она драила их. Вот и решил тогда: с волками жить – по- волчьи выть. Собрал вас, нескольких своих братанов, и приняли решение отобрать деньги буржуев. И был уговор: без мокрухи. Отобрать-то отобрали, а одного мешка не досчи­тались. Сел ты в машину и умчался. Исчез. Будто испарился. И даже о погибшем парне не знал, говоришь? – Эльдар пытался заглянуть в глаза Даниэлю, но тот не поднимал голову от стола. – Грешен ты, брат, а грехи надо искупать. Ты хоть молитву чита­ешь?

– А ты-то сам искупаешь, ты, ко­торый повел нас на грязное дело? – Даниэль, наконец поднял голову. Глаза его источали ярость.

– Я – да. Я с ребятами построил детский садик на сто пятьдесят мест. Двухэтажный. С большой детской площадкой. Утром по пути на работу слышу, как детишки бегут по улице и звонко кричат: «Мама, идем быстрее в Эльдарчик». Сердце радуется, ког­да это слышишь.

– А кто такой Эльдарчик? – удив­ленно спросил Даниэль.

– Так назвали детский садик. Моим именем. Мы часто подвозим им южные фрукты, покупаем игруш­ки, книжки… Одним словом, шеф­ствуем. Сейчас в соседней деревне строим школу…

– На награбленное, – съязвил Да­ниэль.

– Взятое у толстопузых, брат, дав­ным-давно ушло. На честно зарабо­танные деньги.

– С такими бандюганами-то? – удивился Даниэль.

– Они не более бандюганы, чем ты. Да, были лет десять-пятнадцать на­зад. Сейчас и муху не обидят, хотя могут одним ударом корову свалить. Ты в кресле штаны протираешь, жи­рок нагуливаешь, а они на катке ули­цу асфальтом покрывают, вместе с каменщиками школьные стены под­няли. Скажи, вот ты что сделал, какое доброе дело совершил, чтобы люди на улице тебе улыбнулись, мужчины перед тобой шапку сняли?

Даниэль молчал.

– Как-то привезли мы в интернат фрукты. Ребята заносят ящики, а я – к детям. Шум стоит, веселятся. И тут два малыша, ну годков по два каждому, мальчик и девочка, оба русоволосые, голубоглазые, близ­няшки, подбегают ко мне, обнимают за ноги и радостные кричат: «Папа, папа»… Я поднял их на руки, а они смеются и опять: «Папа, папа»… У меня в глазах слезы. Полчаса мы баловались во дворе. Еле оторвала воспитательница их от меня. При­шел домой, рассказал о них Айгюль, потом говорю: «Давай возьмем их себе, усыновим». Она: «Да у нас мальчики уже взрослые, кто с ними будет возиться, мама, что ли?». «Она и будет, – говорю, – ей и ра­дость, и заботы». Сходили на сле­дующий день в интернат, близняшки как увидели меня, опять подбегают, хватают за ноги со словами: «Папа пришел, папа пришел»… Глянул ис­коса на Айгюль, а у нее из глаз сле­зы. Короче, усыновили, но сколько помучились.

– Деньги все быстро решают, – сказал Даниэль.

– Какой умник, – усмехнулся Эль­дар. – Я, по-твоему, как решил все вопросы? Деньгами. И ничуть не жа­лею. В доме стало светлее, уютнее, он словно помолодел, зацвел, что ли… В следующем году уже в школу пойдут. Вот так я откупаюсь за свой грех. А ты, брат? Чем откупаешься за того парня и мешок?

– Ничем. Не думал еще, – прогово­рил Даниэль.

– А ведь мы могли бы и породнить­ся. У тебя три девчонки, у меня три парня. Да не судьба, наверное. А за мешок тот кейсом откупись. На том мешке ты свой бизнес сделал, брат.

– Нет у меня таких денег.

– Достань. Раздобудь у друзей. Возьми в кредит.

– Да ты в уме, брат, кто сегодня та­кую сумму даст?

– Но у тебя огромный супермаркет, дом – не дом, а дворец у озера…

– Ах, какой бедный, у тебя ничего нет, – с издевкой произнес Даниэль.

– Я, брат, не буржуй. У меня не­большой одноэтажный дом, мага­зинчик небольшой.

– И не рэкетирствуешь?

– Хорошо, что напомнил. Соби­раюсь урвать у разжиревших новых буржуев, чтобы помочь нуждающим­ся.

– Из меня такой рэкетир каждый месяц высасывает большие деньги.

– Кто такой? – поинтересовался Эльдар.

– Да есть один. Ибрашка.

– Свяжи меня с ним. Сейчас же.

– Не надо. Я к нему привык, – от­махнулся Эльдар.

– Набери его номер и передай мне мобильник, – Эльдар произнес это таким властным тоном, что Даниэль тут же набрал номер и подал теле­фон Эльдару.

– Ибрашка, мой привет. Узнаешь?

– Кто говорит? Кого я должен уз­нать? – послышался голос из теле­фона.

– Элик говорит.

– Это еще кто такой? Элик. Рас­шифруй.

– Иванушка.

– Кто? Как ты сказал?

Пауза длилась долго. И вдруг уста­новившуюся тишину прорвало:

– Иванушка, мой большой привет тебе, братан. Почему ко мне не за­ехал? Жду. Гони сюда бумер. Ты зна­ешь, где мое гнездо.

– Через несколько часов вылетаю, брат. У меня к тебе одна небольшая просьба – сними контроль с Даниэ­ля, оставь его в покое.

– С Даниэля? Ты меня режешь, Иванушка. Но… если надо, значит, надо.

– Спасибо, брат, нужен буду – най­дешь меня.

Даниэль смотрел на него чуть ли не разинув рот.

– И все? – хрипло произнес он, словно не верил тому что происхо­дило на его глазах.

– И все, – улыбнулся Эльдар. – Вот я и помог тебе открыть один кран для пополнения кейса.

– А может… – Даниэль проситель­но, чуть ли не умоляюще посмотрел на него.

– Не может, – прервал Эльдар. – Я искупил свой грех. Искупи и ты. Слу­шай, а продай ты свой магазин, дво­рец, переезжай в Иваново. Природа, воздух там чудесные, люди добрые, приветливые, не чувствуешь озло­бленности, агрессии, помогу купить хороший дом за небольшие деньги, откроешь свой ресторан, магазин, да что душе угодно, и женщинам тво­им будет спокойно, да мешок мне вернешь, кейс, значит.

– Нет, брат, мне и здесь неплохо, – задумчиво произнес Даниэль. – Слушай, а что если кейс уменьшим наполовину? Ну, маленький-малень­кий кейс.

Эльдар громко расхохотался:

– Нет уж, тот инкассаторский ме­шок тебе, я думаю, много мешочков родил.

– Мешок разве может родить, – сокрушенно произнес Даниэль.

– Тот – да. Ну, нам пора расходить­ся, разболтались. Кейс за тобой. Не огорчай меня. Ребята отвезут тебя на работу. Привет передай Наргиз от меня и наш разговор в подроб­ности передай. Ничего не утаивая. Она, брат, умнее тебя, на-а-амного умнее. Бывай здоров.

Дома Даник рассказал Наргиз обо всех событиях прошедшего дня: и о визите крутых парней, и о встрече с Эликом, о разговоре с ним со всеми подробностями. Наргиз вниматель­но выслушала его, но не высказала своего отношения, не дала ни одно­го совета. Она знала: выслушает, но решит все по-своему.

Даник отказался от ужина, хотя весь день ничего не ел. Выпил ча­шечку кофе, который сварила ему жена. Освежился под душем и лег в постель, не дожидаясь Наргиз. И прошептав несколько раз «что же де­лать», уснул.

Утром первой проснулась Наргиз. Быстро приготовила завтрак, пошла будить мужа:

– Пора просыпаться.

Даник не шелохнулся.

Наргиз склонилась над ним, потом побежала к телефону. «Скорая по­мощь» приехала быстро. Врач, а это был убеленный сединой пожилой мужчина, склонился над Даником, затем обернулся к медицинской се­стре:

– Быстро за носилками.

Потом взглянул на Наргиз:

– Инфаркт. Вы, конечно, поедете с нами.

– Конечно.

Она наскоро оделась, глянула на дочерей, тесно прижавшихся друг к дружке:

– Не волнуйтесь, никуда не ухо­дите, пока я не приеду, никого в дом не пускайте, собаку спустите с цепи, пусть бегает по двору.

Когда врач и медсестра выносили носилки, она сунула им в карман по стодолларовой купюре.

Спустя неделю в общем потоке авиапассажиров, поднимавшихся по трапу в «Боинг-747», выделялись трое молодых мужчин. Двое были в рыжих кожаных куртках и белых джинсах, один, что постарше, в чер­ной куртке и тоже в белых джинсах.

– Выкарабкался, однако, – прого­ворил тот, что был в рыжей.

– Однако, выкарабкался, – повто­рил другой, тоже одетый в рыжую.

– Мы с ним – дети бесславного ли­холетья, рычаги самозащиты креп­кие, – заметил тот, что был в черной.

Войдя в салон самолета, он удоб­но расположился в кресле, зашторил иллюминатор, закрыл глаза.

– Проведаем когда? – спросил одетый в рыжую куртку.

– Доживем до весны… Пусть при­дет в себя.

– К тому времени мы и школу от­строим. Может, и он кейс приготовит. Деться-то некуда.

– Ты стал четко соображать. Имен­но – деться некуда. Закон бумеранга.

– Что еще за бумеранг?

– Это закон природы. Неписаный закон. Или закон обратной связи. Совершишь добро – добро и вернет­ся. Зло сотворишь – зло подстере­жет. Это уж обязательно. И не увер­нешься, не спрячешься, не убежишь от него.

Боинг мягко побежал по летной полосе и, задрав нос, устремился в ясное небо.