Древние римляне говаривали: Divinum opus sedare dolorem, что значит «божественное дело — успокаивать боль». Жители величайшего государства античности знали толк в медицине, и уже тогда высоко ценили тех, кого сегодня называют анестезиологами-реаниматологами. Именно на долю этих врачей выпадает благородная миссия — не только спасать жизни, но и избавлять людей от страданий.
Работа реаниматологов-анестезиологов отделения АИР Городской клинической больницы в условиях коронавирусной инфекции полностью перестроена. Созданы четыре бригады врачей и медицинских сестер работающих посменно. Состав бригад подобран так, что бы в каждой из них был опытный реаниматолог, как наставник молодежи и подготовленные медицинские сестры. Старшую одной из бригад Гулиеву Салимат Шамсудиновну,вместе с остальными врачами из бригады я пригласил на чай и попросил рассказать о работе в отделении.Врачи привыкшие только к официальным мероприятиям, то совещание, то планерка, то конференция или пятиминутка, охотно, раскрепощенно поделились о своей работе и проблемах. Было приятно,в них, внешне суровых, открыть человечность, чувство юмора и жизнерадостность.
Реаниматолог-анестезиолог Салимат Гулиева трудится в Городской клинической больнице почти 10 лет. До того как началась эпидемия коронавируса, она специализировалась на пациентах с различными патологиями. Когда же начали поступать зараженные COVID-19, ей и её коллегам пришлось менять тактику и подходы к лечению. «В реанимации мы видим смерть постоянно: и до COVID, и во время COVID. Для нас смерть — это что-то, что мы не смогли предотвратить. К сожалению, это часть нашей работы. Реаниматолог является неким проводником — он может помочь человеку остаться. Либо не сможет — и человек уйдет. Он последний, с кем встречается пациент, мы к этому привыкли», — говорит Салимат.
Безусловно, медики — первые, кто берет на себя весь риск заражения, непосредственно контактируя с ковидными пациентами. Порой не в силах помочь даже защитный костюм и респиратор. Недавно умер пациент. Несколько дней он был на ИВЛ, но началась острая дыхательная недостаточность. Спасти не смогли… По словам Салимат, сильнее всего пугает то, что каждый из них может оказаться на месте умершего. Однако есть и хорошие истории, когда человек изо всех сил борется за жизнь. В их отделении лежит медсестра с коронавирусом. Женщина готова делать все, чтобы поскорее выздороветь. «Она лежит на животе столько, сколько нужно, практически весь день. Это положение называется пронпозиция. При пневмонии, особенно в нижних и средних отделах, до альвеол не доходит воздух. Когда человек ложится на живот, у него вынужденно начинают работать задние отделы легких. Мы заставляем лежать на животе по 14 часов в день, легкие постоянно должны быть в расправленном состоянии. Это реально тяжело, очень тяжело», — говорит Салимат.
Выздоровевшие пациенты наверное полны благодарности врачам, буквально вытащивших их из цепких лап смерти.
Когда пациент сам может поблагодарить врача, сказать ему «спасибо» — это, по словам Магомеда Алиева, самое лучшее, о чем они сегодня могут мечтать. «Никто не вспоминает про тех, кто обычно вытаскивает человека с того света. Мы смотрим на все через призму реанимации, нужно смотреть с позитивной стороны. Тогда и результаты будут другие. Сейчас с экранов ТВ звучит очень много негатива: много заболевает, много умирает… Нужно говорить о том, сколько людей выписывается, сколько возвращается к нормальной жизни. Вот это было бы более актуально», — заключил реаниматолог. Кстати, Магомед Исмаилович, только что вернулся из Москвы, с командировки в больницу №40 в поселке Коммунарка по обмену опытом.
Про нас говорят терапия на бегу. Мы всё время спешим на помощь тем, кому она крайне необходима. Нас трудно представить спокойно сидящими. К таким относится Магомед, говорит Салимат Шамсудиновна. Он, работая медбратом в отделении хирургии, показал себя как очень заинтересованный в приобретении медицинских знаний, любознательный дотошный специалист. А теперь став врачом он выбрал профессию реаниматолога, так как этот специалист работает на грани возможного. Он полностью освоил профессию и более того, реанимацию больных коронавирусом.
Картина реанимационного отделения не совсем приятная для обозрения, жуткая. Больные, кто, не моргая уперся взглядом в потолок, кто лежит на животе, а кто то находится на механическом дыхании, когда аппарат как меха раздувает легкие. Что чувствует больной в этой атмосфере? Что просит, когда приходят в себя?
— Разговаривать в реанимации пациенты не могут, потому что у них трубка либо во рту, либо в горле. В обоих случаях голосовые связки не могут вибрировать так, чтобы генерировать звуки. Пациентам физически сложно даже глаза открыть.
Большинство этих больных находятся в состоянии искусственного сна, под так называемой седацией. Сложно описать, что чувствует человек с Covid-19, когда возвращается сознание. Пациент, очнувшись в обычной реанимации, видит лицо врача. В той реанимации, в которой мы работали, человек просыпается, а перед ним стоит некто в амуниции. Нам сложно докричаться до пациента сквозь противочумные костюмы и объяснить, что мы медики, что его не захватили инопланетяне. Некоторые пугаются. Выходя из долгой комы, люди испытывают колоссальный стресс, хотя бы потому, что не могут понять, что происходит.
Многие очнувшись просят пить. Даже боль не так доминирует, как жажда. Трубка во рту высушивает всю слизистую оболочку. Чтобы этого ощущения не было, губы смазываются витамином Е или гигиеническими помадами, полость рта промывается, зубы чистятся.
Просьбы разные: кто-то просит есть, другой – поговорить с ним, потому что нет ни смартфона, ни телевизора, никакого общения, а люди в этом нуждаются.
Всё, что происходит вокруг пациента с коронавирусом в реанимации, неестественно. Нет простого человеческого прикосновения, потому что медики в средствах индивидуальной защиты, не в одной паре перчаток.
Один из выздоровевших пациентов, когда пришёл в себя, не мог трезво оценить ситуацию. Когда его сознание более или менее прояснилось, у него появились слёзы от осознания того, в какую перипетию он попал. Ведь бороться приходится долго. Человек, проведший месяц в лекарственной коме, потом ещё месяц пытается оправиться от неё. Это даётся очень сложно и истощает морально.
Возможно ли привыкнуть к смерти пациента?
— Многие говорят, что врачи привыкают к тому, что кто-то умирает. Но это не так, к этому невозможно привыкнуть. Каждый раз это будто впервые. Как ветераны не любят говорить о войне, так и врачам тоже не хочется об этом говорить.
Первое чувство, которое посещает, – это злость. Злость на то, что не победил эту болезнь. Что ты столько сделал, а пациент столько терпел, столько вложено сил, времени. Как бы интенсивно ты ни лечил, какие бы аппараты ни использовал, это не помогло. В течение определенного времени пациент перед твоими глазами, ты с ним по 6-12 часов в сутки, а он катится назад. Это страшно, говорит Махач Дибиров, реаниматолог –невролог.
Родственники, узнав о смерти, не верят, потому что многие в принципе не верят в существование новой инфекции. У них тоже происходит непринятие ситуации и злость, как и у нас. Только их злость направлена на врачей: мол, так долго боролись и ничего не сделали.
Ситуация усугубляется тем, что в реанимацию, где лежат пациенты с Covid-19, родственники попасть не могут, чтобы повидаться или попрощаться. В обычной реанимации процесс происходит на глазах у близких, врач объясняет им всё в присутствии пациента, и это воспринимается несколько иначе, чем в случаях с коронавирусом. Мы звоним им по телефону, нет визуального и тактильного контакта. Родственникам приходится верить нам на слово. Это вызывает агрессию. Их тоже можно понять. Это беспрецедентные условия и для них тоже, не только для нас, говорит заведующий отделением реанимации и анестезиологии Гамзат Инчилов.
Но есть и другая сторона. Человек начинает хотеть быстро поправиться, а это не получается. У тех, кто идёт на поправку в реанимации, всегда слёзы независимо от возраста. Когда их переводят в обычную палату, они думают, что выпишутся через пару-тройку дней. А это затягивается на две-три недели. Это удручает и наступает второй период депрессии, -продолжает он.
Из «грязной» зоны инфекционной больницы невозможно что-то вынести, потому что это может быть инфицировано. Однажды мы использовали смартфон, чтобы установить видеосвязь между пациентом и его семьёй. С одной стороны, это хорошо, но нужно понимать, какой пациент. Если он может расстроиться и заплакать, то сам себе навредит, и ему вновь потребуется аппаратное дыхание. Палка о двух концах.
«Инфекция может тяжело поразить человека любого возраста, — рассказывает Магомед Алиев. У нас был пациент – молодой человек. Он был самым тяжёлым: получил ИВЛ, лечился два месяца. За это время у него четыре раза останавливалось сердце. Другой пациент, врач, требовал отключения аппарата ИВЛ, мол зачем вы не даете спокойно умереть».
Есть ещё пресловутое постановление о том, что в «грязной» зоне нельзя производить фото-видеосъёмку. Думаю это неправильно. Надо использовать аппараты для видео и фото фиксации для документирования данных, съёмку лёгких, сердца, томографию, которые можно использовать в конференцсвязях, делиться информацией со всем миром.
Гамзат Магомедович, насколько эффективны аппараты ИВЛ в лечении нетипичной пневмонией?
— Подключать тяжелобольных пациентов к аппарату ИВЛ нужно лишь в самых крайних случаях, когда другие, не инвазивные способы лечения не помогают. Врачам приходится решать ряд проблем, главная из которых – синхронизация дыхания человека и машины. Больному вводят специальные препараты – миорелаксанты. Они позволяют снизить частоту и интенсивность дыхания так, чтобы за человека дышал аппарат. Это чревато тем, что у пациента ослабевают дыхательные мышцы, его дыхание даже после отключения аппарата может оставаться неэффективным, то есть развивается так называемая зависимость от аппарата.
Пока человек подключён к аппарату, он без сознания, его погружают в медикаментозный сон. Ну это же шок для любого нормального человека – осознавать, что ты не дышишь, дышит аппарат. Это психологически очень тяжело, поэтому рекомендовано не держать пациентов в сознании в этот период.
Когда нам приходится подключать человека к аппарату, мы стараемся как можно мягче об этом сообщить. Как правило, больной к этому моменту уже и сам понимает, что иначе никак. Чаще всего люди говорят: «Мне страшно, я задыхаюсь. Я не могу дышать, воздуха мало! Помогите!». Тогда говорим: «Конечно, но вы уснёте и будете спать, а мы в это время вам поможем».
В такие моменты важен контакт врачей с родными пациента. Мы сообщаем о состоянии больного. При этом стараемся подобрать простые, понятные фразы, чтобы ничего из сказанного нами не могло быть понято двояко.
Иногда пациенты не понимают, почему их госпитализируют
— В настоящее время в ГКБ госпитализуются многие доставленные каретами скорой помощи из Махачкалы и других мест республики. Каждый день поступают не менее 20 человек. В больнице на 03.08.2020 г. 480 больных с подозрением на коронавирусную инфекцию. Из них 25 человек в отделении реанимации. Некоторые говорят, что они не больны и с ними всё хорошо. А некоторые говорили, что намерены жить ровно столько, сколько бог им отмерил.
Здесь речь не о плановой операции, когда выбор за самим пациентом, а об агрессивной, опасной инфекции. Если мы такого пациента не примем, или, не дай бог, он сбежит, то он заразит окружающих. В таком состоянии он ещё может сбежать, не сможет через несколько дней, когда начнётся выраженная гипоксия.В таких случаях хорошо работает визуализация. Мы делаем компьютерную томографию, показываем пациенту состояние его лёгких, чтобы он осознал реальность угрозы своей жизни. После этого, как правило, вопросы отпадают.
Надо сказать и об анестезиологах. Звонят и спрашивают: а кто оперировал? И никогда не спросят, кто давал наркоз? Каждый раз анестезиолог берёт на себя ответственность за чужую жизнь: ты, анестезиолог, отключаешь у больного сознание, и тем самым лишаешь его возможности самому дышать, а значит, жить. Всё время балансируя между жизнью и смертью. Среди больных с признаками коронавирусной инфекции поступающих в больницу люди с другими заболеваниями, в том числе и со срочными хирургическими патологиями. Здесь уже на передний план выступают реаниматологи в качестве анестезиолога, а после операции снова реагниматологом.
Почему пациенты не доверяют? Эта ситуация не сложилась в один момент. Это всё копилось и росло как снежный ком. Вспомните 90-е годы, когда ничего не было, а невозможно поставить диагноз и оценить риски, когда под рукой только фонендоскоп и молоток. Сейчас ситуация улучшается. Есть довольно большое количество людей, которые с уважением относятся к нашему труду. Как правило, это те, кого врачи спасли, они благодарны. Нам этого достаточно.
Рашид Рашидов
