Когда бы ни увидел шрам на указательном пальце своей левой руки, вспоминаю ее, семнадцатилетнюю девушку в горном ауле, свою первую любовь…
Меня, только что окончившего педагогическое училище молодого парня, отправили учителем математики в один из горных аулов, что в 15 километрах от моего родного села. «Почему учителем математики? – можете вы спросить.- Выпускникам педучилища дается право преподавать только в начальных классах». «Да потому,- отвечу я,- что из-за нехватки учителей с высшим образованием некоторым наиболее способным выпускникам педучилищ давали право преподавать русский язык или математику в восьмилетней школе». Я был один из них.
В первый раз к месту своего назначения я добирался на лошади. Ехал лесом, спустился в глубокое ущелье, где протекала горная река, перешел ее вброд и по другому склону того ущелья поднялся в довольно большой аул, в котором до этого ни разу не был.
В этом ауле, около школы, был маленький двухквартирный учительский дом, одна квартира в котором уже была занята, а в пустующей квартире из двух маленьких комнат должен был жить я.
У меня не было своего Савельича, как у Петра Гринева из «Капитанской дочки» А.С.Пушкина. И готовить я не умел. Потому, видя мое, скажем, незавидное положение, мои коллеги-учителя, да и некоторые другие жители села, по очереди приглашали меня на ужин. Надо сказать, что у директора школы я ужинал чаще, чем у других. Прекрасный был человек, известный в районе педагог и большой хлебосол.
Очень скоро мне, видимо, совестно стало каждый вечер в гостях питаться. И решил я младшего брата, ученика восьмого класса, перевести из школы в моем родном ауле, где он учился до этого, в школу, где я работал. Я ошибочно предположил, что, пока я буду в школе, он будет готовить нам ужин. Куда там? Он даже чай не умел готовить. Так жил он со мной несколько дней, потом взял и ушел в родной аул продолжить учебу в родной школе. Я опять остался один.
В субботу вечером я уходил домой в свой аул, а в понедельник рано утром мать наполняла мои хурджины продуктами питания на неделю. Чего только не было в хурджинах? Сушеное мясо, сыр, домашние колбасы, крупы разные, лепешки и чуду. Всего этого мне вполне хватало на неделю.
Видимо, мне и такое положение порядком надоело, уже подумывал я оставить работу, школу и этот аул с его гостеприимными жителями, но не мог.
Тому была причина…
Однажды я сильно порезал палец, и мне посоветовали обратиться к медсестре в фельдшерском пункте. То ли тепло рук медсестры на меня, молодого, так подействовало, когда она перевязывала мой палец, то ли взгляд ее глаз заколдовал меня, но с тех пор я несколько раз рвал и освежал рану, не давая ей зажить, чтобы в очередной раз обратиться за медицинской помощью. А через некоторое время я каждый вечер после школы без какой-либо причины стал заходить в медпункт. Мне, наверное, казалось, что она ждала меня.
А медсестра была красивая. Ей было столько же лет, сколько и мне. И еще и она была не местная, как и я. Аул ее был далеко за моим аулом вниз к равнине, а здесь, где работала, жила она у одной старой женщины, своей родственницы, когда-то вышедшей замуж в этот аул.
То, что мы оба были приезжими, тоже, наверное, сыграло определенную роль в нашем сближении. И случилось так, как у Пушкина с Онегиным и Татьяной. Я, тогда учитель математики, но в будущем учитель литературы и в душе поэт, отправляясь каждый вечер в медпункт, читал про себя строфу из «Письма Онегина к Татьяне»:
Я знаю, век уж мой измерен;
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я.
Может быть, нас сблизила еще наша безмерная любовь к литературе. Не помню уже, читали ли мы друг другу свои стихи, но помню, что читали Пушкина, Лермонтова, Есенина, Гамзатова и многих других поэтов. Мы, наверное, тоже мечтали поэтами стать.
Не помню я уже, сколько времени мы с ней встречались, но, оказалось, в ауле том о нас уже зашушукали. И, когда она в очередной раз поехала домой на выходные, обратно на работу ее не пустили. Так прошло две-три недели.
И вот в один из выходных дней поехал я в Дербент. Не помню уже, зачем. Наверное, решил прикупить что-нибудь из одежды. Когда я решил вернуться домой, оказалось, что рейсовый автобус в наш район уже уехал. Добравшись до соседнего района, стою на дороге в свой район. Ближе к вечеру сел в кузов грузовой машины, ехавшей в ее аул, намереваясь оттуда пешком дойти до родного аула.
Не надо было мне в нее садиться. Ох! Не надо было. Почему я это сделал, не знаю до сих пор. Знаю только, что поступил в высшей степени легкомысленно.
Слез с грузовика в центре аула и спросил у встречных, где находится школа: в той школе работали знакомые мне учителя. Получилось так, что они пригласили меня в чужой дом. Сын хозяина того дома в тот день вернулся из армии, и, как обычно, там были радость, веселье и много сельской молодежи.
Помню, как меня посадили в компанию подвыпивших молодых ребят. Помню еще, как я пил спирт. В глубине души я чувствовал, что меня подпаивают, но продолжал пить. И напился, по словам Актера из пьесы «На дне» М.Горького, «как… сорок тысяч пьяниц…». Это я в первый раз в жизни пил спирт и напился.
Потом меня, пьяного, вывели на веранду и, когда я спускался по каменной лестнице во двор, как бы невзначай толкнули. Я упал лицом на снежный наст, и меня, лежачего, со всех сторон били ногами в кирзовых сапогах и не давали встать.
«Может быть, я что-нибудь лишнее сказал в адрес той девушки-медсестры»,- до сих пор думаю я. «А что я мог сказать, если ничего такого, что компрометировало бы девушку, в наших отношениях не было»,- успокаиваю сам себя.
Помню, как я, пьяный и избитый, на следующий день проснулся в чужом доме чужого аула. Утром мне говорят, что та девушка-медсестра была чьей-то невестой, и я, пьяный, говорил что-то о ней. Тогда я понял, что молодые ребята перво-наперво меня хорошо подпоили спиртом, потом толкнули и лежачего били ногами.
Утром я сделал вид, что ничего не помню и раскаиваюсь в содеянном, хотя кое-что и помнил. Это для того, чтобы тот, жених, отошел со мной на некоторое расстояние один, без друзей. Не знаю точно, что я собирался с ним делать. Помню: в кармане у меня был харбукский нож с кнопкой и, наверное, я намеревался пустить его в ход. Жениха одного не отпустили, и мой сатанинский план не удался. «Хорошо, что не отпустили»,- думаю я теперь.
После этого я встретил его, когда мы оба учились в университете, и он мне сказал, что к тому инциденту не имеет никакого отношения. Не знаю почему, но я ему поверил. Они с той девушкой-медсестрой уже были мужем и женой.
Говорят, хороший был парень. Пусть Аллах простит ему все грехи. Если бы мы познакомились при иных обстоятельствах, уверен, стали бы друзьями. А его дружки, которые так старательно меня били в тот зимний вечер? А мои знакомые учителя? Очень некрасиво они со мной поступили. Хотя такое в горах не прощается, я простил. Бог им судья.
А девушка-медсестра? Я видел ее тогда на следующий день. Она объясняла всем, что я не виноват. Я даже подумал, что она на моей стороне.
Она больше не появлялась в том ауле, где мы работали. Вскоре, не дождавшись конца учебного года, ушел и я. Около года скитался по Средней Азии, жил в древней Бухаре и Карши, потом на маленькой железнодорожной станции на берегу Аму-Дарьи…. Потом был университет, откуда, оставив учебу, ушел в армию. Служил на Волге и в Сибири. Потом опять учеба и 40 лет работы учителем литературы. И, наконец, работа собственного корреспондента в республиканской газете.
И здесь в редакции газеты через полвека опять встречаю ее, но уже члена Союза журналистов и Союза писателей РФ, автора нашумевших критических статей и нескольких книг, самого надежного друга нашей газеты, свою первую любовь. И при встрече я говорю ей, что « 50 лет не виделись», а она исправляет меня и говорит: «52 года, 5 месяцев и 18 дней, дорогой».
Есть в поэме В.Маяковского «Облако в штанах» такие слова: «Это сквозь жизнь я тащу миллионы огромных чистых любовей и миллион миллионов маленьких, грязных любят». Да, у пролетарского поэта, может быть, и в самом деле были «любови» и «любята». А что было у меня? Ведь и я много раз влюблялся. Чем бы оно ни было, но то, что к девушке-медсестре, было первым чувством. А если все же хорошенько подумать…, а была ли любовь? Если «да», почему я за нее не боролся?
Учитель
