Горская история

Из неопубликованной книги Нуралиева Ахмедхана Михралиевича

«Мысли памяти»

(Продолжение. Начало в №1-№2)

 

Закончив свой страшный разговор, Сани, Севи и Пери перешли к делу.

— Я поднимусь к Серабе, уговорю прогу­ляться и поведу её к скале «встреч», — ска­зала Пери и покинула кухню. Братья еще не успели выйти, как вернулась Пери, так быстро, будто её ошпарили. Она шепотом, заикаясь твердила, — Серабе нет в комнате. Окно открыто. Она сбежала.

— Ну, ведь это хорошо!? – сказал Сени, — пойдем и застукаем их вместе и там же раз­беремся с ними. Из дома выходим тихо.

Молча, втроем, они вышли из дома, заш­ли за дом со стороны реки и решили об­судить свой план детально, распределить роли между собой.

— Где бы мы их не нашли, надо заманить их к «скале встреч», — сказал Сани.

— Луна освещает скалу «встреч», так что они наверное уже там,- шепотом вымолвил Севи.

— Серабе любит сидеть под одинокой ивой, — подтвердила Пери.

— Надо обойти по верхней улице. Пойдем так, чтобы соседи не увидели нас, — тихо произнес Сани.

— По нашей улице ближе. Мы тихо за забо­ром пройдем, — также шепотом предложил Севи.

— Ну, пошли уже, скорее, — с нетерпением Пери толкнула Севи.

Когда троица дошла до заброшенно­го родника, то услышала громкие голоса, оживленно говорящих мужчин. Они говори­ли о стрижке овец.

— Это нижние соседи. Они стригут овец. Я с самого начала говорил, что надо идти верхней улицей, — нервозно, с возмущением на младшего брата, проговорил Сани, — те­перь придется идти обратно.

— А давайте не будем ругаться и быстро побежим обратно, — с этими словами Севи повернул в обратную сторону и побежал. Сани и Пери последовали за ним.

Когда они прибежали к одинокой иве, там никого не оказалось. Раздосадованные братья и сестра быстро побежали к мосту, но и там Серабе не оказалось. Раздосадо­ванные Сани, Севи и Пери побежали к «ска­ле встреч». Одинокая скала, стояла в тума­не лунного света. Как оказалось и здесь не было Серабе. Они вопросительно смотрели друг на друга, пытаясь понять, где же сейчас находится Серабе.

— Она точно у Мюфрина, — нарушил тишину голос Пери, — пошли к нему домой.

— Севи давай вперед, ты знаешь тропинку , ведущую к окну Мюфрина, — скомандовал Сани.

Они обошли пойму реки, поднялись по оврагу, заросшему кустарником. Осталось перепрыгнуть через канаву и залезть в окно, которое было открыто. Из окна лился ту­склый свет ночной лампы, вокруг было тихо. Только Севи собрался перепрыгнуть канаву, как вдруг увидел два блестящих глаза хищ­ника под окном.

— Там кто-то есть, — со страхом в голове произнес Севи.

— Где, покажи!? – подошел к нему Сани и всмотрелся туда же, куда смотрел Севи, — это большая бездомная собака. Мюфрин подкармливает ее и поэтому она нас не под­пустит. Лучше будет, если мы вернемся до­мой.

— Серабе точно у него в комнате, — злоб­ствовала Пери.

— Утром отец точно их убьет, — злорадно произнес Сани.

— Никому ни слова не говорим. Закроем ворота на замок, чтобы Серабе не могла вернуться в дом, — решительно сказал Севи.

***

Мюфрин и Серабе молча, держась за руки, шли вверх по пойме реки, перепры­гивая с камня на камень. Хоть ночь была и темная, ходить особого труда не составля­ло. Серые камни, умытые дождем, были от­четливо видны под босыми ногами.

Обратно в село, они не поднялись, бо­ясь кого-нибудь встретить. Поэтому путь их по пойме реки удлинился. Они обошли «скалу встреч», дошли до междуречья и по­вернули в сторону величавой горы Цанай, которая круглый год томилась под тяжестью снеговой шапки. Хины говорят: «Что весна миновала, что знойное лето наступило, а вершина горы Цанай, всегда под блестящим снежным покрывалом, словно белым шел­ком покрыта».

Когда тропинка окончательно выпря­милась по направлению к горе, Мюфрин нарушил молчание, — мы на ту гору под­нимемся, дойдем до снегов и перейдем перевал. Утром мы будем наверху, а там после перевала быстро пройдем спуск. По ту сторону горы, красивый, утопающий в зелени город Щеки, там живет семья мое­го дяди. Он купит билет на поезд и отпра­вит тебя домой, в Питер. А я до конца лета останусь у них.

Серабе остановилась и показала пальчи­ком на полумесяц, — Мюфрин, ласково ска­зала она, — а он тоже пойдет за гору вместе с нами? Я все время смотрю на него и он как будто идет вместе с нами освещая нам до­рогу.

— Он идет своим путем, а мы своим. Это тебе только кажется, что он идет вместе с нами, — так же ласково с улыбкой сказал Мюфрин.

— В городе ночное небо не такое красивое, как здесь. Вот сейчас, смотришь на небо и такое впечатление, как — будто до звезд можно дотронуться руками, только протяни руку и звездочка сама спрыгнет в нее, — в романтической задумчивости произнесла Серабе.

Пойма реки закончилась. Мюфрин оста­новился, огляделся и понял, что ночью он плохо ориентируется. Через этот перевал он ходил с отцом один только раз. Теперь, чтобы выйти на правильную дорогу, нужно пройти метров сто по лощине, а это босыми ногами очень тяжело. Мелкие камушки вон­заются в ступни и причиняют боль. Мюфрин привычный к сельской жизни в горах, на это не реагировал, а вот за Серабе он пережи­вал, за её нежные ножки.

Серабе, хоть и испытывала сильную боль в ступнях ног, но никак не показыва­ла, что страдает. По мере передвижения, ноги разогрелись и боль немного отступи­ла, появился теплый приятный зуд. Чтобы отвлечься от боли в израненных ступнях, Мюфрин поднял два грубых белых камня и стал тереть их друг о друга. От трения об­разовывались то яркие, то тусклые голубые вспышки света.

Серабе обратила на это внимание и спро­сила, — Мюфрин, что это у тебя в руках. Как будто ты несешь в руках горячие угольки, раздуваемые ветром.

— Эти камни называют светильниками по­койников. Их кладут на могилы, чтобы ночью им было светло. Их приносит в лощину сель, с недоступных вершин гор. На попробуй, потри их друг о друга и увидишь, как они ис­крятся. Держи одной рукой камень плоской стороной вверх, а другим, с грубой сторо­ной, резко проведи по плоскому камню, — показал ей Мюфрин.

Серабе начала чиркать камнем о камень, от чего полетели искорки голубого света. Это рассмешило ее и она совсем забыла о боли. Так резвясь, догоняя друг друга, ца­рапая босые ноги, они вышли из лощины на землянистую тропинку, которая шла между лугов с черноземным грунтом и идти стало легче. В конце луга, с сонным журчанием в ночной тишине, текла маленькая речушка, отделившаяся от реки, служившая для его полива.

Мюфрин почувствовал, что не слышит позади себя дыхания Серабе, обернулся и увидел, что она остановилась у речки, чтобы выпить воды.

— Серабе не пей эту воду. В горах не всю воду можно пить. В двух шагах отсюда есть родник, там мы напьемся и немного отдо­хнем. Надеюсь, здесь нас уже не догонят. Да и вообще никто не догадается, что мы пош­ли к перевалу, — сказал Мюфрин.

Когда они подошли к роднику, Серабе на­гнулась к воде и маленькими глотками ста­ла втягивать в себя холодную воду родника. Так неудобно пить, — сказала она и губки ее как будто надулись от обиды.

— А ты зачерпни воду ладошками, — ласко­во и поучительно сказал Мюфрин.

Серабе последовала его совету, но по мере приближения рук ко рту, вода вытекла из них. Девушка росла в городе и не была приспособлена к жизни, в отличие от нее Мюфрин родился и вырос в горах в гармо­нии с природой. Он улыбнулся, потом на­гнулся к роднику, зачерпнул в ладони воду и поднес их к нежным губам Серабе. Девушка сначала смутилась, но потом, отбросив сму­щение в сторону, с наслаждением выпила воду из рук Мюфрина и попросила еще. Она готова была, вот так, всю жизнь стоять ря­дом с ним и пить воду из его рук.

Напившись воды, молодые люди сели отдохнуть. Мюфрин посмотрел на небо и грустно произнес, — опять начинается дождь, надо быстро идти в укрытие. Там за мостом, в скале есть старая пещера. Ее называют Ханда, что означает «ночлег чабана». В непогоду чабаны загоняют туда отару овец и пережидают ненастье. Мюф­рин и Серабе побежали к пещере, где и укрылись от дождя, после прекращения которого они вышли из пещеры и пошли по тропинке. Земля под ногами, после дождя, была мягкой и идти по ней было приятно. К полуночи они подошли к первому «дикому мосту».

Мост, а то было широкое бревно, стесан­ное с одной стороны, служивший для пере­гона овец, был перекинут со скалы одного берега на уступ скалы другого берега. Вы­сотой он был с человеческий рост от воды. Мюфрин быстро перебрался по мосту на другую сторону и обернулся, что бы посмо­треть как переходит мост Серабе. Но ее на мосту не было. Девушка сидела на корточ­ках и тихо плакала. Ее взгляд был устремлен на черную массу воды, бушующей после до­ждя реки.

Мюфрин перебрался обратно, подошел к Серабе, нежно взял ее на руки, заглянул ей в глаза и сказал, — какая бы страшная ни была река, не надо ее бояться. Это наша река и наши горы. Они нас оберегают. Он уверенно с девушкой на руках пошел по мосту. Сера­бе в его руках было спокойно и уютно, она чувствовала силу и защищенность. Она под­няла голову и стала искать на небе звезду счастья. И когда Мюфрин опустил ее на зем­лю, Серабе подняла руку и указала на самую яркую звезду.

— Смотри, вот наша звезда, видишь какая она яркая!?

— Да, — ответил Мюфрин, — это наша звез­да. И отныне, где бы мы ни были, мы будем смотреть на эту звезду и будем видеть друг друга, — продолжил он, всматриваясь в блед­ное сонное лицо девушки, — знаешь Серабе, здесь рядом есть еще одна пещера «ночлег чабана». Нам надо дойти до нее и немного отдохнуть, а потом пойдем дальше.

— Я очень устала и буду рада, даже ма­ленькому отдыху, — со смущением произнес­ла Серабе.

Мюфрин первым поднялся в пещеру. На­шел место, застеленное сухой соломой, прямо у входа. (Это чабаны приготовили для себя, что бы наблюдать за овцами, кото­рые так и норовили сбежать от них). Потом позвал Серабе, подал ей руку и подтянул вверх. Серабе огляделась в темноте и тихо с боязнью спросила:

— А здесь крысы и мыши бывают?

— Скорее всего, нет. Здесь целые отары овец перебывали, наверное, всех вытопта­ли. Ну, а если даже и есть, ты их не бойся. Они ведь наши друзья, они нас не тронут, — успокаивая Серабе, сказал Мюфрин.

От этих ласковых и добрых слов Серабе успокоилась. Она свернулась на сене кала­чиком, поближе к Мюфрину и держа его за руку, сладко уснула. Мюфрин прислушивал­ся к нежному дыханию любимой девушки и представлял, как он вместе с ней гуляет по Питеру, он стал вспоминать стихи поэтов, которые описывали красоту города на Неве. Юноша твердо решил, что обязательно по­едет в Питер. После принятого решения он уснул. Беззаботно, нежно прижимаясь друг к другу, спали влюбленные дети, не подо­зревая о коварстве, уготовленном им судь­бой.

***

Бабушка Бела заметила отсутствие Сера­бе, когда спустилась в кухню на завтрак. Она серьезно забеспокоилась, молча, встала и поднялась в комнату внучки. С лестничной площадки она видела, что дверь в комнату открыта, обувь лежит на месте. Ее пугала ти­шина, Серабе всегда вставала рано утром и делала зарядку. Затем заглядывала в комна­ту бабушки и желала ей доброго утра, а по­том вместе они спускались к завтраку.

Бела медленно подошла к двери комна­ты и тихо заглянула, думая, что после вче­рашнего озноба Серабе заболела. И если девочка спит, она не будет её тревожить. Но к её несчастью девочки в комнате не было. Кровать не была расстелена ко сну и окно открыто. Босоножки Серабе лежали у двери на балконе. От волнения у Белы задрожали руки и ноги. Она медленно спустилась по лестнице и пошла к дверям комнаты Пери. Тихо открыв её, подошла к кровати спящей девочки и тронув ее за плечо шепо­том спросила:

— Пери, где Серабе? Скажи.

Пери поворчала, а потом без­различно сказала, — Серабе ночью ушла к Мюфрину.

Услышав такой ответ, позорящий ее лю­бимую внучку, бабушка Бела плача навзрыд позвала сына — Сабир, сын мой, что будет, нашу Серабе украли, — кричала она и рвала на себе волосы.

Со двора прибежала Сури, из своей ком­наты выбежала Пери и они вдвоем стали колотить бабушку, осыпая при этом ее упрё­ками, — это ты виновата, карга старая, это ты её так воспитала. И это ты этой иноверке обещала все свои драгоценности. Вот те­перь получай от нас, то чего ты заслужила. И, твоя Серабе заслуживает смерти. Привя­жут её к хвосту ишака и протащат по всему аулу.

— Сабир, Сабир, сын мой, не дай Серабе в обиду, безвинного ребенка, мою внучку, свет очей моих. Я не вынесу, если ее оби­дят. Спаси, спаси её, — продолжала отчаянно кричать Бела.

— Он на стрижке овец и не поможет ни тебе, ни твоей развратнице Серабе, — с из­девкой, кричала невестка Сури.

Вот так, подохнете! Папа не сможет тебе помочь, — злорадно колотя беспомощную бабушку, истерически кричала Пери.

На крики из своей комнаты выбежали Сани и Севи. Они с трудом оттащили разъ­яренных женщин от бабушки. На земляном полу прихожей лежала бабушка с окровав­ленной головой и без сознания, а рядом с ней валялись валялись клочья седых волос, вырванных Сури и Пери в гневе с её головы. Сбежались соседи, они подняли Белу с пола и стали брызгать ей в лицо холодной водой, приводя в сознание. Ставили примочки на места, где были вырваны волосы и успокаи­вая, отвели ее в комнату, уложили в постель, говоря, что за Сабиром послали и он скоро будет дома.

Сури все еще не успокаивалась, — так тебе и надо, старая ведьма. Ты защищала эту легкомысленную девчонку. Туда ей и дорога. Рано или поздно она все равно натворила бы, что-нибудь позорящее наш род, — твер­дила она

От этих слов Беле стало еще хуже, она приподнялась с постели и оттолкнула, стоя­щую рядом Сури, говоря, — не смей так гово­рить про Серабе, — затем обхватила голову двумя руками, слезла с кровати и уселась на порог своей комнаты.

Прибежал Сабир, весь взволнованный и спросил у Сури, что здесь произошло и что случилось с мамой, но не дождавшись от­вета, подбежал к матери, нежно обнял ее говоря:

— Пойдем мама, я отведу тебя в твою ком­нату и уложу тебя на кровать. Сейчас придет доктор, он тебя осмотрит.

— Сынок, не давай в обиду Серабе. Она еще ребенок, — умоляющим голосом, еле слышно просила Бела сына.

— Мама, мама, — целуя, морщинистые руки матери и не переставая обнимать ее, гово­рил Сабир, — ты выпей лекарство и не вол­нуйся. Я некому не позволю обидеть мою племянницу.

— И, где же ваша Серабе, — все так же, яз­вительно, ехидничала Сури, — она загуляла этой ночью. Ушла из дома. Так что муженек, дома твоя племянница не ночевала.

— Врешь ты все, неугомонная, — с этими словами Сабир схватил жену за горло.

— Да, папочка, мама говорит правду. Сера­бе ночевала у Мюфрина и сейчас она тоже там, у него в комнате, — заступаясь за мать и притворившись обиженной на недоверие отца, сказала Пери.

От услышанных слов родной дочери, у Са­бира потемнело в глазах, сработал стадный инстинкт сохранения семьи. Он, со звери­ным ревом, обоими руками ударил себя по голове, затем по коленям и простонал:

— Ох, ох. Какой позор обрушился на наш тухум. Я их обоих живьем закопаю, а тухум Улаяр истреблю до последнего. Пощады не дам даже младенцу.

Забыв про больную мать, сидящую на пороге, Сабир чуть ли не перескочил через нее, забежал в свою комнату, схватил ружье, перекинул через плечо патронташ и заряжая на ходу ружье, выбежал на улицу.

— Сынок, остановись! Остановись ради бога! Пожалей детей, пожалей меня. Люди остановите моего сына. Я умоляю вас!, — в истерике кричала Бела, пытаясь встать и удержать сына, потерявшего разум, удер­жать, пока он не натворил бед.

Но внутренняя сила покинула ее и она рухнула на землю, а перед глазами ее, как в тумане стояла картина кровопролития далекого детства, когда из-за одной легко­мысленной дочери-горянки, три дня и три ночи шло побоище. Бились тухумы племени, нижней и верхней части села. Улицы утопа­ли в крови погибших в этой резне. Никто не обращал внимания, кого убивает, будь то старик, беременная женщина или ребенок.

Из последних сил, Бела с измазанным землей и горькими слезами лицом, полз­ла к воротам. Она чувствовала, что сердце сейчас остановится, но продолжала полз­ти и как заклинание твердила, — моя бед­ная Серабе, моя бедная Дзито. Это были ее последние слова. Бела резко вздернула голову, а потом уткнулась в землю. Сердце не выдержало такого горя и жизнь покинула бренное тело женщины.

Сури и Пери, со злорадством, наблюдали, как мучилась в последней агонии бабушка Бела, когда то самая красивая девушка пле­мени, невеста самого богатого овцевода, лучшего джигита в горах. В день свадьбы золотом была украшена не только она, но и уздечка коня, на котором ее везли в дом жениха. Мать, которая родила и вырастила достойных сыновей, гордая, всеми любимая бабушка Бела, бездыханная, сейчас лежала на сырой земле, с застывшим на иссохших губах именем, Серабе.

Одна из соседок подбежала к лежащей на земле, перед воротами Беле, взяла ее за руку и попыталась поднять. Но потом увиде­ла, что она не дышит. Женщина повернулась к Сури и Пери и с упреком сказала:

— Чего вы стоите? Не видите что ли, ваша бабушка умирает!? Быстро несите ее лекар­ство и воду.

— Мы откуда знаем, где ее лекарства и во­обще что она пьет, — безразлично ответила Сури.

— Хоти уже поздно, она умерла, — прощу­пывая пульс бабушки, сказала соседка. А куда побежал Сабир, да еще и с ружьем? Надо догнать его и сообщить о смерти ма­тери, — в отчаянии кричала соседка. Увидев, стоящего у забора Севи, она крикнула ему, — чего стоишь, скорее беги за отцом.

Сабир, с ружьем в руках и мрачным ли­цом, ни с кем, ни здороваясь, шел по глав­ной улице села, в сторону дома тухума Ула­яр, где со слов жены и дочери, должна быть его родная племянница, опозорившая весь тухум Клаяр. В его голове с первых минут возникла мысль, что он первыми пристрелит их обоих, Мюфрина и Серабе, а потом уже всех Улаяров, которые встретятся ему на пути и на сколько хватит патронов. Но на по­следнем повороте к дому тухума Улаяр, его догнал сын Севи с криком:

— Отец, отец, бабушка наша, — задыхаясь от бега, недоговорил Севи.

— Что с матерью, не ходи за мной, — грубо, даже не оборачиваясь, крикнул Сабир.

— Она умерла. Отец, она умерла, — со сле­зами прокричал мальчик.

— Убирайся отсюда, — в гневе, даже не прислушиваясь к словам сына, прокричал Сабир, — но потом очнулся, как будто ото сна и спросил, — кто умерла?

— Бабушка, бабушка наша, — снова со сле­зами прокричал Севи и присел на корточки.

Когда до Сабира дошло, что умерла его любимая мать, бросив ружьё и патронташ, дрожа всем телом, он побежал к матери. Но было уже поздно, она покинула их, ушла в иной мир. И все это произошло по его вине, по вине его семьи. Прибежав к своему дому, он увидел во дворе толпу людей и услышал женский плач. Подойдя к бездыханному телу матери, он опустился на колени, прижал ее к себе и плача стал просить у нее прощения.

Все село провожало в последний путь бабушку Белу. Все племя было в трауре. Та­кое горе обрушилось на тухум Клаяр, поэто­му про Серабе и Мюфрина все забыли. Отец и мать Серабе тоже успели на похороны, они прилетели на самолете. Сардар в трауре сидел среди мужчин, он сильно переживал смерть матери. Дзито же ходила по селу и спрашивала у всех, не видел ли кто Серабе.

Дзито нашла на столе, в комнате девоч­ки, недописанное письмо, которое Серабе адресовала ей и конечно сильно заволно­валась. Поэтому она пошла по селу с рас­спросами о дочери, подойти к мужу, в такое горестное время для него, она не посмела.

Сури и Пери обменялись с ней сухими фразами: «С приездом невестка, как доеха­ли!?», а потом обняли ее. Пери с поцелуями и со словами: «Как мы ждали Вас тетя Дзи­то!» , — бросилась обнимать ее. Почувство­вав, что то неладное, Дзито спросила у них, где Серабе.

— Где то с девушками ходит, — быстро отве­тила Пери, схватила за руку мать и нырнула в толпу женщин родственников, пришедших на соболезнование.

Дзито не понравилось поведение род­ственницы и ее дочери, она стала вспоми­нать написанное в письме Серабе. Там было что то, про драгоценности и сундук бабушки Белы. Она спустилась в комнату бабушки Белы и увидела сломанную крышку сундука и разбросанные повсюду вещи бабушки. От увиденного, ее охватило еще большее вол­нение за Серабе.

Дзито побежала к Сардару со слезами на глазах, — не могу найти Серабе. На почитай её письмо. Оно не закончено,- сказала она мужу, отдавая ему письмо дочери.

— Успокойся милая. Здесь нельзя так себя вести. А письмо я прочту, — успокаивая жену, сказал Сардар.

— Скорее читай. Где наша дочь, что с ней!? – умоляя, просила Дзито мужа. Сардар бы­стро пробежал глазами по строчкам пись­ма и не найдя ничего серьезного сказал с раздражением, -Ничего страшного я в этом письме не вижу. Из-за чего ты подняла та­кую истерику!?

— Нашей дочери нигде нет, второй день я не могу её найти. И никто мне не говорит где она, — с расширенными глазами и удивляясь спокойствию мужа, сказала Дзито.

— Как это нет нигде Серабе? Чего ты до сих пор, молчала? Где Сабир? Позовите Сури, Пери, Севи и Сани. Кто мне наконец скажет, где моя дочь!? – требовательно, повышая голос спрашивал, неизвестно кого, Сардар.

Стоящий недалеко от них сосед Бекир, услышав возмущение Сардара, подошел к ним ближе и спокойно сказал:

— Позавчера, ваша дочь Серабе и Мюфрин из тухума Улаяр пошли за перевал к вашему дяде Алу.

Услышав эти слова, только что прибыв­ший из Щеки на соболезнование, дядя Алу, взволновано вмешался в разговор и сказал, что дети к ним не приходили и вообще на перевале свирепствовала метель-Мюфрин.

Смотря друг на друга, все поняли, что про­изошло, или, что могло произойти с детьми. Бросили клич на поиски детей и все взрос­лое население аула двинулось в сторону перевала. Люди шли в надежде, что найдут Серабе и Мюфрина живыми и невредимы­ми, хотя все знали, что такое метель-Мюф­рин на перевале, она никого не щадила.

В первых рядах людей, вышедших на по­иски детей, шли плача и рвя на себе волосы, Сури, Пери. Рядом, успокаивая их и крича «Серабе, Серабе», шли Сани и Севи. Они, как родственники и чувствуя свою вину, больше всех переживали за жизнь Серабе.

После слов дяди Алу, Дзито опустилась на сырую землю и как — будто вошла в транс. Она стала молиться, а из глаз ее текли горя­чие материнские слезы.

(Продолжение следует)