Тридцать лет назад председатель колхоза имени Орджоникидзе Акушинского района Магомед Чартаев решил построить реальный социализм в отдельно взятом хозяйстве.
На момент начала «эксперимента» (именно так обозначили начинание Чартаева тогдашние СМИ) колхоз имени Орджоникидзе считался одним из самых отсталых в республике, задолжав государству около 8 миллионов полновесных советских рублей (хлеб — 25 копеек, средняя зарплата по стране — 200 рублей, автомобиль — 7 тысяч). Смеяться и крутить пальцем у виска в республике перестали ровно через два года, когда колхоз вышел на устойчивую прибыль, в селении Шукты начали строиться две сотни белых трехэтажных коттеджей для колхозников, а практически каждая семья обзавелась собственным автомобилем.
Перелом случился из-за того, что Чартаев первым в стране решил претворить в жизнь популистский ленинский лозунг «Земля — крестьянам!». На деле это означало, что все колхозники получили земельные паи и начали работать на себя. При этом Чартаев с самого начала предложил отказаться от принципа коллективной ответственности — никаких бригад, звеньев и ферм — каждый производитель продукции продает ее колхозу и получает при этом на руки половину прибыли. Вторая половина распределяется в два фонда: страховой и накопления. Все расходы на специалистов (ветврачей, бухгалтеров, агрономов, ремонтников и т.д.) каждый колхозник оплачивает самостоятельно из своего кармана. В итоге через короткое время из сферы управления был «вымыт» балласт и остались только крепкие спецы, без которых хозяйство развиваться не могло. В руководстве колхоза, к примеру, насчитали 63 лишних рта, и уже через несколько месяцев после начала преобразований число управленцев сократилось с 70 до 7! С помощью хозрасчета, аренды, паев, лицевых счетов Чартаев на деле внедрил в жизнь селян главный социалистический принцип «от каждого по способностям, каждому — по труду», который на остальной территории страны воспринимался исключительно как лозунг, не наполненный реальным содержанием. А Чартаев вдруг взял и наполнил. В итоге за два года урожайность зерновых в хозяйстве выросла как минимум в пять раз, до 50—60 центнеров с гектара, а продуктивность коров составила 5 тысяч литров в год (при среднереспубликанском показателе, едва превышающем 1500 литров). Да, в хозяйстве почему-то перестали массово гибнуть овцы, а техника начала расходовать в десять раз меньше бензина и солярки.
«Там никто не ворует и не занимается приписками, потому что все — от учителя до крестьянина — собственники», — писали о колхозе имени Орджоникидзе московские журналисты. Впрочем, колхозом это хозяйство оставалось недолго, вскоре оно было преобразовано в Союз собственников-совладельцев — первое в стране народное рыночное предприятие. Народное не на словах, а на деле: расходы на «социалку», к примеру, в Шукты в десять раз превышали показатели по стране. В других регионах люди месяцами не получали зарплаты и пенсии, а у Чартаева начали выплачивать пособия детям, которые завершали учебный год с отличными результатами. Союз собственников-совладельцев также платил именные стипендии молодым землякам, которые решили продолжить учебу в вузах. Не забыли и о семьях участников Великой Отечественной войны: родственникам погибших на войне сельчан ежемесячно на личные счета перечисляются крупные суммы.
В итоге в девяностые годы дагестанское село Шукты стало Меккой реформаторов и экспериментаторов. Тысячи людей (а это не преувеличение!) — журналисты, ученые, директоры совхозов и заводов, министры и губернаторы — со всех концов страны потянулись в дагестанские горы изучать «шуктинское чудо».
«Правда, что в колхозе не занимаются приписками? Неужели никто у вас не ворует?» — такие вопросы звучали в селении Шукты практически ежедневно. Вспоминается ответ одной доярки, которая беседовала с обступившими ее журналистами, не переставая доить корову. «Все правда, — говорила она. — Зачем нам воровать, ведь все вокруг и так наше. Это как в собственном доме красть. Я, к примеру, всё надоенное молоко могу забрать домой и там выпить. Могу также не кормить коров и продавать силос на сторону. Кончится это тем, что с моего личного счета спишут деньги, ведь я должна ежедневно сдавать хозяйству определенное количество молока». На этом фоне работать плохо людям стало элементарно невыгодно. Если в первый год работы передовая доярка зарабатывала от 3 до 5 тысяч рублей в год, а не очень расторопная — всего 350 рублей, то уже на втором году работы таких нерадивых доярок уже не осталось. Все в селении знали: с каждой коровы необходимо надоить не менее 2,5 тонн молока, а с каждого гектара посевов следует получить не менее 30 центнеров зерна. Ниже этих показателей — зона банкротства.
Кстати, первые банкроты в СССР появились в Шукты: в первый год работы по системе Чартаева свыше 30% местных колхозников остались должны хозяйству. Правда, в Шукты банкротам всегда предоставлялся второй шанс. По решению общего собрания убытки банкротов в течение двух лет покрывались из страхового фонда, а затем погашались из имущественного пая работника. «Но дважды банкротом не становился никто. Люди быстро поняли, что это не шутки, а реальная экономическая ответственность за результат своей деятельности», — рассказывал Магомед Чартаев.
Вкус к самостоятельной работе у шуктинцев оказался настолько силен, что, несмотря на огромное давление со стороны местных хакимов, колхозники решили работать по этим принципам и дальше. «Так, продавая результат своего труда друг другу, мы и перешли к рыночной экономике, основой которой является не спекуляция «прихватизированной» собственностью, а продажа результата своего труда. Поэтому и итог в конце года оказался, мягко говоря, отличным от результата «реформ» в России. Затраты на единицу продукции снизились в два раза, и мы впервые за многие годы оказались с прибылью», — объяснял гостям Магомед Чартаев.
Через три года на балансе союза — уже более 10 тысяч гектаров сельхозугодий, свыше 15 тысяч овец и около 3 тысяч коров. Вскоре прибыльное хозяйство решило вложиться в логистику — были закуплены три десятка КАМАЗов, которые начали колесить по стране, зарабатывали деньги для своего союза.
Сегодня в республике идут жаркие дискуссии по поводу введения частной собственности на землю. Тридцать лет назад Магомед Чартаев решил, что дискутировать на этот счет не стоит: земля не может быть ни государственной, ни частной, а только общенародной, общечеловеческой. «Не мы ее создали, а она нас. Все рождаются и все умирают, и каждый умерший получает свою делянку на вечное пользование — два квадратных метра. Больше ему не нужно — ни миллионеру, ни последнему бедняку». Он был талантливым человеком и гениальным организатором. Чего стоит, к примеру, изящное решение проблемы наследования земельных наделов! С подачи Чартаева в селе четко работало правило: родился человек — он автоматически становится собственником земельной доли и получает пожизненно часть земельной ренты, умер — и его право не наследуется, а передается в пожизненное пользование очередному новорожденному. «Зачем нам создавать условия, при которых дети и внуки вынуждены дожидаться, а то и желать нашей смерти? Будет лучше, если они будут получать свою долю наследства не после нашей смерти, а при своем рождении», — говорил Чартаев.
Губернатор Белгородской области Евгений Савченко в свое время написал: «…перспективным, соответствующим российскому менталитету является пожизненное закрепление земли в пользовании тех людей, кто на ней живет и работает, — общенародная собственность на землю. На практике это гениально доказал российский самородок из Дагестана Чартаев — автор новой экономической системы — союза собственников-совладельцев, позволившей из заурядного колхоза создать экономический оазис. Это и есть тот третий путь, который и должен стать российским».
Кстати, в Шукты свою долю земли получили не только бывшие колхозники, но и учителя, и врачи, а также другие жители, не участвующие в сельскохозяйственном производстве. Правда, сами они свои участки не обрабатывали, а сдавали в аренду, получая прибыль в виде 10% от стоимости произведенной на этой земле продукции. Кроме того, каждый год колхозники часть своего дохода выделяли на образование и медицину. Учителям платили за реальные знания детей, а врачам — за здоровых пациентов. Приезжих частенько шокировали шуктинские реалии: врачи, организовавшие прививочный пункт, чтобы даже в период страды не прерывать кампанию по диспансеризации.
Вставшее на ноги и окрепшее хозяйство вскоре озаботилось вопросами поддержки пенсионеров. Были подняты архивы, определен вклад каждого работника, и люди стали получать дополнительные пенсии.
Естественно, о феномене Чартаева в стране знали. О нем было снято несколько фильмов, написаны сотни статей, и в итоге случилось то, что должно было случиться: дагестанского реформатора пригласили в Москву на встречу к Горбачёву. Сторонники Чартаева уже потирали руки, надеясь на то, что его метод будет изучен и растиражирован, но, увы, ничего этого не произошло, Горбачёв времени для встречи с Чартаевым не нашел.
Соратники Чартаева считают, что «архитектор перестройки» элементарно испугался, что революционные преобразования Чартаева попросту разрушат административно-бюрократическую систему, и сотни тысяч чиновников останутся без работы. Кроме того, каждый чиновник будет получать лишь за конкретные результаты в работе, и его благополучие напрямую будет зависеть от благополучия народа. К таким кардинальным решениям Горбачёв, естественно, готов не был, и поэтому встреча с Чартаевым так и не состоялась.
В конце 90-х Магомед Абакарович с грустью констатировал: «Нынешняя катастрофа определена тем, что все богатство страны, накопленное поколениями наших предков и нашим личным трудом, оказалось брошенным на разграбление властью, которая для того и существует в государстве, чтобы защищать наши с вами интересы, в том числе и собственность».
Чартаев в последние годы тяжело болел, но не сдавался. Много работал, до последнего часа искренне веря в то, что в России можно жить богато и честно. За полночь возвращался домой, но в 6 утра снова был на ногах: спешил на ферму, на ток или на многочисленные стройки (за время его руководства для колхозников было построено около трехсот домов). Деньги на это шуктинцы заработали сами — за десять лет работы валовая продукция (в ценах 1983 года) в хозяйстве увеличилась более чем в 18 раз, урожайность с гектара повысилась в 5 раз, а производительность труда выросла в 64 раза!
Он планировал строить профилакторий для колхозников и лечебницу для их детей. Заботливый и внимательный, он помогал всем: одному купил инвалидную коляску, другому (ветерану) подарил автомашину, третьему оплатил дорогую операцию. А ему никто не смог помочь. В 2001 году Магомеда Абакаровича Чартаева не стало. Российские СМИ сообщили, что скоропостижно скончался «великий сын России, гениальный экономист и организатор производства, человек высоких гражданских идеалов». Ему было всего шестьдесят лет. …
Наследникам Чартаева, увы, оказалось не по силам продолжение реформ. Сегодня от хозяйства осталось одно название. Власти республики забыли о великом дагестанце.
Алик Абдулгамидов
