А мысль стучится, — мыслить хочется 15.02.2018г.№6

А мысль стучится, — мыслить хочется

(Литературная композиция)

***

Мне в этот вечер плакать хочется,

И сам не знаю почему.

Слетела с ветки тихо горлица.

Быть может, к другу своему?

Звезда упала за околицей.

С какою целью? И к чему?

В груди и мается, и колется…

Как больно сердцу моему.

Как одиночества мне хочется,

И быть ненужным никому:

Взлететь в порыве в небо кречетом

И рухнуть камнем, но к чему?

Нужна ли эта жертва глупая

Тебе и Богу моему?

А мысль стучится, — мыслить хочется,

И сам не знаю, почему?

Просыпаюсь неожиданно.

Ну как-то вдруг. Никто меня не окликал, не бу­дил, не звал.

Открываю глаза, всматриваюсь в комнату, ми­нуту вдумываюсь в себя, вникаю, потом опускаю ноги.

Окно заливает необычный свет.

Он цвета серого алюминия, мертвецкий.

Наваждение. Какое-то наваждение.

По спине пробегает холодок, словно шалов­ливый скорпиончик. Вглядываюсь в настенные часы. Два часа ночи.

Казалось бы, меня должна охватить жуть, но ее то, жути, и нет, а просыпается интерес и вопросы.

Ну и наваждение, черт побери.

Вдеваю ноги в теплые домашние тапочки, на­деваю халат и выхожу на балкон.

Луны нет, нет и ни одной звезды. Все зали­то алюминиевым светом. Черт побери, говорю себе, здесь же не Север, чтобы были белые ночи, да впрочем, и в белых ночах такой свет вряд ли бывает.

Мысли начинают приводить меня в чувство, мысли – реальность, да плюс я – живая реаль­ность, что меня успокаивает.

Да что же это такое, черт побери, — высказы­ваюсь вслух возмущенно и подхожу к перилам балкона.

— Не ропщи, приемли и познавай, — слышу го­лос.

— Не ропщи, приемли и познавай, — с ехидством передразниваю я. – Что познавать? Эту мертве­чину? – И вдруг осекаю себя: — а ты кто? Чей это голос?

— Так тебе что же, не нравится такая пустота? – голос звучит тихо, тоже с ехидством. Это без­граничное пространство?

— На часах два. Где ночь? Где звезды? Где галак­тика? Что это за срамной мир? И кто есть ты сам? – повышаю я голос.

— Я? – голос посмеивается. – Я – это ты.

— Как тебя понять: я – это ты? То есть ты – это я?

— Не запутайся и не пугайся, – он опять смеет­ся. – Ты ли не знаешь, что в душе каждого челове­ка живет его двойник. Он может быть и советчи­ком, а может и губителем, может уберечь чистоту души, а может и утопить в пороках…

Чувствую, как в черепной коробке приходит в движение мое серое вещество: напрягается и расслабляется, будто дышит.

-Ты же философ, тебе ли неведомо существо человека, — говорит он тихо. – Подойди к пери­лам, перешагни…

— Ты что, спятил, дружище, хочешь, чтобы я рух­нул вниз с тринадцатого этажа? А еще считаешь себя мною. Темнишь, брат, не верю я тебе.

Он смеется:

— Но я же – это ты. Я, как говорится, в тебе. Если рухнешь, то вместе. А не рухнешь, так познаем пустоту.

— Что познаем? – удивленно произношу я, но сам уже подхожу к перилам, перелезаю через них, ступаю на алюминиевой свет и иду. Осто­рожно, медленно иду. Прибавляю шаг. Умопом­рачительное наваждение. Я иду по небу. То есть по пустоте. Подо мной – пустота в двенадцать этажей, пустота, а я разгуливаю? Как возможно? Да и возможно ли?

— Черт побери этот мертвецкий цвет, откуда он приполз… — не успеваю закончить мысль, как на меня обрушивается тьма. Вверху, внизу, слева, справа, вокруг, повсюду вспыхивают синие, зе­леные, изумрудные россыпи. Их не счесть. Такое ощущение, словно все вокруг накрыто тончай­шей гилью из драгоценных камней.

— Потрясно, — произношу я шепотом, — такой красоты не увидишь из окна комнаты.

— Да и с земли, — соглашается со мной голос. – А из пустоты увидишь.

Внезапно я вздрагиваю и оглядываюсь.

Дома моего нет. В ночной пустоте, в пустом пространстве, я спокойно шагаю, словно по ров­но проложенной дороге без обочин, без начала и конца. Внезапно кто-то в висок выстреливает мысль, словно пулю: — а вдруг что-то произойдет на этой пустой дороге и меня понесет неесте­ственная сила – и куда?

— Философ, — меня вытаскивает из состояния страха голос. – Не тебе ли знать, как Иисус сту­пил из лодки на воду и спокойно пошел, чтобы развеять неверие учеников своих.

— Но под ногами Иисуса была материя, а не пу­стота.

— Какая еще материя?

— А вода разве не материя?

Пораженный и восхищенный блистающими нитями бесконечной шали – паутины, россыпями золотого свечения, я иду по пустоте, ускоряя шаг и тихо повторяя:

— Звездам числа нет, бездне дна.

— Ломоносова вспомнил? – удивленно спраши­вает мой собеседник.

— А что, эти слова принадлежат Ломоносову? – спрашиваю его.

— Будто не знаешь, философ, — тихо смеется он.

— Ты не подначиваешь? На самом деле слова Ломоносова?

— Мысли у тебя пробуждаются, а вот с памятью, боюсь, худо.

— Но святой старик Рабиндранат Тагор…

— А это кто еще, не индус ли, поэт, философ, просветитель…

— И йог, перебиваю собеседника. – Как изящно выразился он о подобном феерическом видении. Забыл, небось?

— Сейчас вспомню…

— Не утруждай себя. Лучше послушай.

«Если ты ночью хочешь увидеть солнце, то ког­да же ты увидишь звезды».

Видишь ли, какому-то радже захотелось ночью увидеть солнце.

Ты можешь представить такую картину: ночь:…и солнце в небе. Умопомрачительно. И как просто объясняет такое умопомрачение мудрый старец. Слушай, брат, что-то мне неуютно стало, как бы чего не случилось.

Тихий смех меня успокаивает.

— Ты мыслишь, — значит, ты живешь.

— Но при чем тут это слово – «ты мыслишь»…

Что хочешь этим сказать?

— Дорогой мой, способность мыслить – это хо­рошо, а мыслить здраво – это уже шаг к созида­нию. Ну представь себе, что ты не мыслишь, кому нужно твое существование?

— Оставь меня и мои мозги в покое, — в утом­лении, не в раздражении, а именно в утомлении произношу я. – Мои мозги отупели от твоих по­учений и назиданий. Порядком глупых.

Я продолжаю путь по темной пустоте. Долго молчу. Ни о чем не думаю. Молчит и мой двойник.

И вдруг:

— А куда ты торопишься?

— Хочу дойти до звезд.

— Для чего?

— Узнать, есть ли там пустота.

Его смех оглушает меня. Наконец он успокаи­вается.

— И между звездами пустота, и между планета­ми пустота. Все они находятся в пустоте, в без­граничном пространстве. Опусти-ка руку в кар­ман халата, найди в нем камешек, или горошек, или крошку хлеба… Нашел? Вытащи и подбрось в пустоту. Подбросил?

— Поплыл, и не попрощался.

— Вот теперь к нему будут приставать космиче­ские пылинки, всякая мелкая пакость, на помощь ему придет космическое магнитное поле, косми­ческая энергия, через миллионы лет он увеличит­ся до метероида или астероида и будет гулять в пустоте, через миллиарды лет может стать пла­нетой. А создателем его явился ты. Мироздание может, и будет жить и без нас, а вот мы без него не можем. Оно нас создало, нами манипулирует, экспериментирует, управляет.

Ты вот идешь по пустоте к звездам. А знаешь длину пути до первой? Миллионы лет… Да ладно, успокойся, позволю мыслям передохнуть.

Мне вдруг становится спокойно и уютно в этом безбрежном, бездонном и бесконечном вакуу­ме. А между прочим пустота – духовный постулат буддистов. Десятки лет назад мне довелось по­знакомиться с пожилым бурятом, и он много и с удовольствием разъяснял, что буддизм не рели­гия, а образ мышления, образ мысли его народа и для них. Пустота – не пустое слово. Они счита­ют, что все вокруг нас — пустота, мы рождаемся в пустоте и после жизни уходим в пустоту, и сле­дует так прожить жизнь, чтобы не испоганить ее дурными делами и помыслами. Нечистью. Ведь в этом вакууме должны чисто и честно прожить и дети наши, и дети детей наших. Вот так-то. И как все это понять и не утомить мозги…

— Вот видишь, сколько мыслей подарил тебе бурят…

— Позволь, я же не с тобой разговариваю, а с собой…

— Ну и что с того? Я же это ты. Твои мысли – и мои.

— Тьфу ты…

— Не плюй в пустоту, она стерильна.

— Слушай, брат, кто-нибудь знает законы ваку­умного мира? Я прихожу к пониманию, что миро­здание – пустота. Не кощунственно ли?

— Эйнштейн все знал?

Вопрос ставит меня в тупик:

— Мне это откуда знать?

— Иосиф Виссарионович?

— Это еще кто?

— Товарищ Сталин.

— Ты меня провоцируешь, негодяй, — вскипаю я, но тут же успокаиваю себя. – Рассказывают, что за обедом со своими соратниками, ведя фило­софские беседы, он как-то заметил: — нет челове­ка, который бы все знал.

— Ну, в таком случае нам с тобой легче, — тихо смеется мой собеседник. – Важно, что ты еще мыслишь.

В бархатной тьме в мою сторону, перевалива­ясь и кувыркаясь, источая голубое сияние, плы­вет глыба. Меня еще не успевает охватить страх, а она уже далеко от меня и вскоре вовсе исче­зает. Вот оно как. Страх не успевает охватить, а ужас сковал с головы до пят, каждый нерв.

Что бы со мной стало, если бы…

— Видал, такие глыбы вырастают от крох, кото­рую ты подарил вакууму. Этой, наверное, сотни миллионов лет, а через миллиарды она станет планетой, если к тому времени не разобьется о другую или не сольется с иной… — собеседник тяжко вздыхает и с сожалением произносит: — до­оолго приходится ждать рождения материи.

— Послушай, болтун, ноги уже не держат. Какое расстояние я прошел в этой тьме, здесь нет ни времени, ни пищи, ни воды… Проклятая пусто­та…

— Не смей ругать ее. В ней рождаются и исче­зают.

— Да уж ладно. Я хочу сесть. Не провалюсь в тартарары?

— Давно уж провалился бы, — смеется собесед­ник.

Я сажусь, скрестив ноги по-турецки, потом за­валиваюсь на правый бок, вытягиваю осторожно ноги, подкладываю под правую щеку левую ла­донь и лежу как черт знает кто в черном бархати­стом безграничном вакууме.

Холодное, мокрое касается моей щеки. Одер­гиваюсь. Мокрота ложится на нос, на его кончик. Открываю с трудом глаза. Напротив моих – две большие стальные пуговицы. Они глядят на меня в упор, тупо, бессмысленно и …позывно. Убирай­ся прочь, кричу я безголосо. Где я? Только что ле­жал в черной пустоте, один в кромешной тьме, а это кто или что за невидаль?

— Вглядись, кто вытащил тебя из вакуума – двойник смеется.

— Да это же мой Арчик. — В моем голосе чувствуя радость, ласку, невидаль ложится мне на грудь, голову уютно кладет на плечо и принимается со­петь.

Это большой сиамский кот.

Я спрыгиваю с кровати.

Солнце тычется головой в мое окно.

Все как-то неестественно. А пустота, по кото­рой я шел сам не зная куда, была естественной? А черный бархат ночи, на который я лег отдохнуть и уснул, естественно?

Что происходит? Кто или что заставляет нас мыслить, мучиться в поисках истины, рассуждать о мирах, о предназначении человека, ворошить серое вещество в черепной коробке, чтобы — ког­да придет время – не уходили в другой мир тупо­головыми дураками?

Я упираюсь лбом в горячий лоб солнца. И раз­мышляю. И безнадежно думаю: эти мысли из­мучают меня. И откуда они берутся? Может, мир наш еще не окончательно сформировался? А что вообще сформировалось в мироздании. Черт по­бери, опять мысли…

Феликс Бахшиев