В один из пасмурных, слякотных дней, поздней осени, я решил не выходить никуда, а переворошить свой архив, привести его в порядок. Перебирая ворохи старых газет, в глаза мне бросился заголовок одной из газет «Известия», «Верный сын Родины». Мне трудно объяснить каким образом, не прочитанная мною эта статья, оказалась в моем архиве, она была посвящена другу моего детства, отроческих — юношеских лет. Тяжелые воспоминания далеких лет нахлынули на меня.
Еле заснув, поспав каких-то 2-3 часа, утром отправился в редакцию нашей газеты и попросился в командировку, где должны были жить герои этой статьи. Билеты в железнодорожной кассе продавались без очереди, как никогда, купив билет до пункта моего назначения, я вышел на перрон и стал ждать отправления поезда – оставались 10-15 мин., которые мне показались вечными. В купе были еще 3 человека: супружеская пара и другой пассажир.
Я поднялся на верхнюю полку, хотя попутчики просили посидеть с ними и чуть-чуть перекусить, не было сил с ними поддержать беседу, мне хотелось просто огородиться от всего и вернуться к своим воспоминаниям далекой молодости. Я думал под монотонный стук колес. Как ребенок в качающейся колыбели, и в какие то минуты я задремал и вдруг ясно, как будто наяву, а может это был сон, а может мое воображение – передо мной явился чистый, светлый образ той, которую я любил всю свою жизнь – Маша, мой нежный полевой цветок, моя самая яркая звезда, без которой я не мог познать счастья великой любви, а любил я только образ, возникающий в моем воображении, в моих грезах, может в моих иллюзиях.
Сама моя жизнь прошла с хорошей, порядочной женщиной, которую так и не смог полюбить. Мы с женой жили тихо, дружно, вырастили двоих детей, я их очень люблю – сын женат, дочь замужем, живут своей жизнью, по воскресеньям приходят с детьми в гости. Обычная жизнь, как у всех. Сегодня во мне всколыхнулось все прошлое.
Мы все трое росли в одном городке, я, Андрей и Маша, ходили в одну школу, так, с четвертого класса, наверное. Я стал замечать, как со двора нашей школы всегда вместе уходят ясноглазая девочка с параллельного класса и крепкий такой мальчик, он брал ее и свой портфель и гордо шагал рядом с ней. Я всегда с грустью наблюдал за ними, хотел хоть раз подойти и оказаться ее провожатым, но не смел… На школьных мероприятиях, в коридоре, во дворе школы – мои глаза видели только эту тоненькую фигурку с длинными русыми косами и ее огромные безбрежные глаза с удивленным взглядом смотрящие на окружающий мир, я все время наблюдал за ними с непонятной тоской, наблюдал за ним, за таким счастливым и мечтал, чтобы когда-нибудь, мне выпало такое счастье, оказаться на месте этого Андрея. Однажды, я просто пошел рядом, так и шли мы рядом, разговаривая, оказалось мы все трое жили в одном микрорайоне.
Мы уже учились в 10-м классе, когда я в коридоре увидел ее плачущей — не посмел спросить – почему? Оказалось, Андрея отца, перевели в другой город, и семья уехала из нашего городка.
После каникул, я заболел скарлатиной и в школу пошел позже, почти на 10 дней, я искал ее глазами повсюду, не выдержав, несколько раз заглянул в ее класс, но ее не было ни во дворе, ни в коридоре, нигде, так прошла неделя, я опять пошел в класс, и набравшись храбрости выпалил: «Маша где?!» — девочка с первой парты оглянулась, окинув меня недоумевающим взглядом, сказала: «Она переехала в другой город». Я не хотел уже ходить в школу, стал плохо учиться, сник, часто болел. Мои отец и мать – журналисты по профессии, пытались тактично узнать от меня, что же всё-таки происходит со мной, но, как все интеллигентные, корректные люди, не устраивали мне «допросов». Приближался выпускной вечер, мне было все не интересно. Однажды, после уроков, ко мне подошла та девочка с первой парты, шустрая такая и позвала меня: «Вадим! Ведь так же тебя звать» — «да» — сказал я, — «знаешь, Маша написала мне письмо, тебе передает привет, хочешь, я тебе завтра письмо покажу?»
Я после школы шел домой, словно Маша уже ждала меня там. Мама и папа обрадовались, увидев мое непривычно радостное лицо. Утром я как на крыльях летел в школу. На большой перемене Алла (шустрая девочка) позвала меня и во дворе на школьной скамейке прочитала письмо Маши к ней, не помню ничего, кроме тех строк: «…. И этот мальчик-наблюдатель, ну, красивый такой, его, кажется, Вадим звали, передай ему привет, я помню его…» Да!, да! она помнит меня!!!
Я попросил адрес у Аллы, оказывается, все девочки до отъезда Маши знали о том, что я влюблен в Машу. Я до сих пор помню каждую строчку этого послания. Многие годы, я думал о том, что же это такое, ведь я ее совсем не знал, она знала другого, он провожал ее, а я только шел рядом, видел ее и боялся о чем нибудь заговорить. Хотя все мысли мои, все мое существо, все годы учебы в школе, были связаны с ней, но, как же мы бываем чисты, романтичны, возвышены. Мы или создаем себе образы вначале юношеских грез, а затем, чтобы они – эти образы, помогали жить и выжить в суете и дрязгах нашей жизни. Мы писали в течение года друг другу, так я узнал, что тот школьный мальчик Андрей, со своими родителями и Маша со своими переехали в другой город, т.к. их отцы были потомственными военными, а недавно, отцов Маши и Андрея направили в одну из стран, где произошла контрреволюция и оппозиционеры пришли к власти.
В последнем письме Маша сообщила, что отца Андрея убили в Венгрии, а Андрей уехал поступать в танковое училище, поменяв квартиру и маму забрал с собой.
Наступило время выпускных экзаменов. Я усиленно готовился поступать на факультет журналистики. Экзамены сдал на «отлично» и выехал из Иркутска в Москву поступать. Наша переписка с Машей опять прервалась. Она не ответила на два моих последних письма. Я не знал, куда она поступает учиться, где Андрей, куда он поступил.
Ранним утром, поезд из Иркутска прибыл в Москву, на перроне было многолюдно, протиснувшись через толпу, я вышел на вокзальную площадь, взял такси, чтобы поехать на старый Арбат, где жили родственники моей мамы. После тихого Иркутска, Москва мне показалось шумной, неуютной, излишне суетливой.
Успешно сдав экзамены, я поступил на первый курс факультета журналистики. Думы о Маше мне не давали покоя, где она, что с ней?!
Однажды, когда особенно было невыносимо, позвонила моя мама и сказала, что она получила два письма от Маши, адресованные мне. Я разрешил маме зачитать их мне, так я узнал, что Маша тоже в Москве и поступила в литературный институт. Теперь каждый день, я в свободное от занятий время, шел в институт и у входа ждал, чтобы увидеть ее.
В один из дней осени, как говорил поэт: « унылая пора, очей очарованье…», очаровывает действительно все, и листопад, и тишина. Люблю это время года, когда все в золотистом цвете, когда душа в какой-то умиротворенной, возвышенной духовности. Заглушенный своими мыслями и красотой вокруг, я шел и думал: ох, до чего же ты прекрасна Россия моя, большая и сильная, сколько же верных сыновей твоих полегли за тебя – «Куликовская битва», « Бородинское сражение», «Ледовое побоище», «Брестская крепость», «Сталинградская битва», «Битва за Севастополь», «Курская дуга» — разве можно покорить тебя, любимая Родина моя?! Мы дети твои, счастливые и несчастные, умные и глупые, богатые и бедные – нам не надо другой страны, ибо нет иной страны, где была бы такая красота, такой простор!
В таком романтично-возвышенном настроении, я подошел к литературному институту и увидел ее, Машу, она спускалась тихо, словно считала каждую ступеньку. С дрожью в коленях, с трепетом в сердце, как будто небо обрушилось на меня, я пошел навстречу …и… встал не имея сил шагнуть, сделать еще один шаг – не виделись почти два года, долгих два года – вечность, это целая вечность для любящего сердца, смятенье и буря чувств утихли, мы слегка обнялись и пошли вместе, как прежде, но только впервые без Андрея.
Прошел год студенческой жизни, мы часто встречались, всегда говорили об Андрее, но разговор у нас о нем был тяжелым для нас обоих. Родители Маши переехали из какого-то военного городка в свою московскую квартиру, отец вышел на пенсию в чине генерала.
Мать Андрея осталась жить в том же военном городке, где похоронен был ее муж. Андрей часто писал Маше, каждое лето приезжал в Москву на побывку. В Москве им выделили трехкомнатную квартиру, как семье погибшего при исполнении. Андрей на один год раньше нас закончил высшее, танковое училище и уехал служить дальше, как потомственный военный. Так прошел год, мы по-прежнему встречались, гуляли по парку, ходили вместе в кино, а ночами, часто, я просыпался от вопроса: « кого же она из нас любит?»
В один из вечеров, мы как всегда шли по парку, я глянул на небо – луна, а кругом яркие, яркие звезды, и созвездие вокруг луны, как будто собранное из полевых цветов, а деревья под этим светом, листья — сверкают золотистым сияньем, я не выдержал, воскликнул: « Маша, Машенька, не мучай меня!», взял прядь ее золотистых волос и поцеловал их, она слегка толкнула меня, с полными слез глазами, еще более выразительными, чем когда-либо, сказала: « Я страдаю сама, я мучаюсь не меньше тебя, я наверное люблю вас обоих, я не разобралась в себе, но целовать меня будет только тот, за кого я выйду замуж».
Мы закончили учебу, Андрей служил в Германии (в группе Советских войск), меня же направили в командировку на Дальний Восток, освещать события Советско-Китайского конфликта на острове Даманский.
По приезду я узнал, что Андрей с мамой переехали в Москву, Маша вышла замуж за Андрея и они уехали в Германию. Вскоре женился и я, на своей однокурснице, наверное, чтобы забыть, заглушить не утихающую боль. Так шла наша жизнь, я и жена работали вместе, в одной редакции, но далекий образ первой любви был всегда со мной, в моих мыслях, в моих иллюзиях. Так и жил спокойно, тихо, с хорошей женщиной.
Статья в газете взбудоражила меня, и вот я еду к ним, к людям, с которыми связана моя молодость. Что стало с ними, как сложилась их жизнь, в газетной статье писали, что они по- прежнему живут в Иркутске и Андрей по ранению демобилизован в звании полковника – был тяжело ранен.
Голос с нижней полки привел меня в себя: « Товарищ, вы должны покушать, да спускайтесь же к нам», я действительно почувствовал голод и спустился с полки.
Русская душа! Сколько же в тебе добра, бескорыстия, любви ко всему и всем, ты милосердна, доброжелательна – это сила духа, этим мы и сильны!
Поел я с попутчиками вкусных пирожков, выпили по 100 грамм, и разговорились, муж и жена ехали в гости к дочери, а другой пассажир в командировку по делам завода. Я рассказал, что меня заставило ехать из Москвы в далекий Иркутск…
Я всю дорогу волновался, как студент перед экзаменом, думал, что же ожидает меня, как меня встретят Андрей и Маша, буду ли я желанным гостем? Мне это необходимо, жизнь проходит, мы не в силах остановить ее, но должны же мы вернуться в реальность и разобраться в себе, наконец увидеть тех, которые всю жизнь шли параллельно с тобой.
Когда-то я уехал из этого города, спустя десятки лет я вернулся в мой родной город. Иркутск уже другой, нет того провинциального уюта, благоговейной тишины, стал таким же стандартным городом, как все. Я нашел нужную улицу и красивого образца 19 века дом. В подъезде первого этажа был огромный вестибюль, где стояли диван, стол и два стула, за столом сидела средних лет женщина, как раньше их называли «консьерж». Я спросил у нее, на каком этаже расположена кв.№11, посмотрев на меня удивленным, как бы сочувствующим взглядом и подробно объясняя что-то, мы поднялись вместе на этаж, я слушал ее и не слышал ничего. Приоткрыв незакрытую на ключ дверь, она тихо позвала: «Машенька, к Вам пришли», я шагнул в комнату – огромную, с высокими потолками, большими окнами сталинскую квартиру тех времен и увидел, как в ворохе одеял, подушек, что-то зашевелилось и прошептало голосом совершенно незнакомым мне: «Заходите кто там…», я подошел к широкой кованной кровати, нагнулся и узнал ее… ее… мою Машу – худющая, с остреньким носиком, только глаза, ее глаза те же, как 30 лет назад – большие, с необъяснимым глубинным выражением, которые я узнал бы и через сто лет. Мы без слов долго смотрели друг на друга, не было слов, только слезы ручьем лились из ее глаз, а я глотал скупые, тяжелые, мужские слезы со спазмами в горле. Сколько так продолжалось, не помню, помню только бутылку кефира, кусочек сухой булочки на столе. Я помог Маше подняться, принес тазик с водой, умыл ее, помог расчесать поседевшие раньше времени остатки от тех русых кос и начал готовить еду, да и не было в холодильнике ничего, кроме маленького кусочка мяса в морозильнике, 3-5 яиц и пачки масла. Я сделал супчик, мы поели вместе, каким же он был вкусным! В ней пробудилась жизнь, стала грустно улыбаться. Я не спрашивал ни о чем, только она неотрывно смотрела на меня, словно старалась запомнить или вспомнить что-то. Я бесконечно целовал ее худые, когда-то красивые, как у Сикистанской мадонны руки, вкладывая в них всю нежность, всю любовь. Всю свою жизнь я мечтал поцелуями покрыть ее волосы, ее лицо, ее тело, не смел, не смел потому, что помнил ее слова: « Целовать будет только тот, кто станет моим мужем». Так мы просидели, пока часы не пробили полночь, она полулежа, я, сидя на стуле, затем она говорит: « Что же ты молчишь, не спрашиваешь про Андрея, про моих родителей — я осталась одна»,- меня окатила холодной волной, что же спрашивать, если ты одна — больная и одинокая (подумал я).
Маша тихо начала свой рассказ: « Андрея из Германии направили в Чехословакию, во время так называемой «Пражской войны» 1968 года.
— Андрей был два раза ранен, лечился в Германии и 6 месяцев назад скончался от последствий этих ран, похоронен здесь, вскоре умерла и мать Андрея, я осталась одна, одна на белом свете. Из одного города в другой, с одного гарнизона в другой, так и прошла моя жизнь, стала тенью жизни Андрея, детей не родила, работала только периодически, но думала часто и много о тебе, о своей судьбе, наверное в чем-то я виновата перед тобой и я наказана, но я не ропщу, не жалуюсь, значит так угодно было Богу, сегодня я счастлива, что увидела тебя, имею счастье быть в твоих объятиях».
Мы пролежали до утра, я обнимал ее худенькое тело, но я не смел думать о ней как о женщине, она моя мечта недосягаемая, небесная и здесь не должно быть ничего телесного. Я не знал, что будет дальше, как быть – у меня не было ответа, я был опьянен этим волшебным мгновеньем, я не хотел и не думал ни о чем.
Мы попили чаю, я решил наполнить пустой холодильник продуктами и пошел в магазин, пришлось постоять в очереди. Накупив всего, я вернулся, дошел до первого подъезда дома и увидел толпу людей под балконом, в каком-то предчувствии я подошел к толпе, пробился через нее, о ужас! Я увидел ее, мою Машу, она лежала на земле, ни кровинки на лице, струйка крови шла из носа и со рта, я поднял ее на руки, женщины кричали, были и мужчины. Они подошли ко мне, мы поднялись в ее квартиру. Сделав все ритуальные мероприятия все разошлись, я остался один, один на всю длинную ночь с ней, что творилось со мной, что было в моем сердце – разве это перескажешь?
Утром всем домом хоронили ее, пришло много людей, и ни одного родного лица, хорошо то, что это было благодатное Советское время, когда каждый друг другу брат, и радость одна и горе одно.
Я собрался ехать обратно в Москву, взял портфель, а там листок, аккуратным, бисерным почерком исписанный: « Вадим, прости меня, сегодня я поняла, что во мне еще жива женщина, я могу и хочу любить и быть любимой, но я не хочу за счет несчастья твоей жены, сделать себя счастливой, не хочу, чтобы ты рвал свое сердце между мной и семьей. Прости, прости меня, я люблю тебя!»
Бог мой! Ты создал нас, дай же нам счастья! Жизнь, как же тебя понять, как жить, чтобы сердце, душа, чувства, мысли – были в полной гармонии?!
Айшат Бибалаева,
член Союза журналистов России
