Наша газета продолжает публикации бесед с Народным поэтом Дагестана Расулом Гамзатовым известного журналиста Феликса Бахшиева подготовленные к печати Республиканским Фондом «Белые журавли».
Бывают такие минуты, когда тоска гложет тебя, и ты не знаешь, чем она рождена и куда себя деть, чтобы избавиться от нее. Ты открываешь окно или выходишь из дома, который сумел построить и, обратив взор в небо, ищешь свою звезду, и вот она мигает тебе, и ты ощущаешь, как тоска сползает с тебя, как чужая шкура, и тебя обволакивают неясные чувства и умиротворение, затем и счастья – легкого призрачного счастья.
А бывает иначе – тяжелые тучи нависают над тобой, тяжелые, как валуны, и тесно в груди от исходящей от них темной энергии. И вот-вот рухнет эта громада на голову громом и молниями. Но вдруг между валами блеснет луч солнца, исчезнет, опять вырвется, устремится вниз, к тебе, и вздрогнет душа, осветится, вздохнет, запоет, и туча уже не страшна, и гром в радость.
А ведь все это – вернуть душе радость к жизни – может сотворить человек.
Человек, который для всех нас в жизни был и звездой. И лучом солнца. И учителем жизни, и мудрецом, черпавшим мудрость из самой жизни.
Человек, который лечил Словом, любил Словом, Словом с большой буквы, карал Словом, поднимал с колен Словом, возрождал Словом.
Он жил рядом с нами, ходил по тем же улицам, что и мы, пил ту же воду, ел тот же хлеб, что и мы, любовался теми же девушками, что и мы. Ничем не выделялся, но был в сотни раз умнее, в сотни раз влюбчивее, в сотни раз сострадательнее, милосерднее, добрее. Все-таки жесток человек к памяти своей. Да, что ни говори, а жесток.
Он должен был жить и по сей день с нами, если не каждый день, то хотя бы раз в месяц, раз в два месяца, раз в полгода. А живет от юбилея к юбилею.
Разве нельзя было проводить, да и сегодня не поздно, вечера его поэзии с приглашением чтецов и его друзей, еще живущих с нами.
Разве нельзя проводить концерты, ведь многие его произведения положены на музыку известных советских и российских композиторов, приглашать известных певцов, его почитавших и любивших.
Разве нельзя установить стипендию его имени на филологическом факультете главного вуза республики, в котором выросло немало поэтов и писателей, и где он был постоянным гостем.
В былые времена, лет 30-40 назад, к юбилеям звездных людей, ковавших славу своей малой родины и огромной страны, славивших его народ и достижения, готовились загодя, велась большая кропотливая, многогранная работа.
Но то было тогда! Сегодня время другое.
А ведь он предсказывал новое время, корил нас тем, что мы теряем нравственные ценности своих отцов и дедов.
Вспомните лихие 90-е годы прошлого столетия! Вспомните жаркие споры и разговоры о манкуртизме – а если молодежь не знает, что это за словечко, пусть обратится за помощью к толковому словарю.
Человек крепок духом, богат и щедр душой, если унаследовал моральные ценности предков.
Это как дерево, которое живет соком, солью, водой земли. Не будет этого – не будет плодов и дерева.
Чтобы мы не стали манкуртами, нужно что-то перевернуть, поломать внутри себя, вернуться к мудрым предкам, которые не мыслили себя вне своей страны, вне своего народа, вне своей малой общины. Жили наследием отцов.
Вы уже догадались, очевидно, о ком так пространно мы повели разговор. Ну, конечно, о Расуле Гамзатове. Назвать все его титулы, государственные и международные награды, изданные тома на русском языке, дагестанских и языках мира займет много времени и места. Невозможно перечислить страны мира, которые он посещал как посол Мира.
Все его творчество, вся его государственная и общественная деятельность облечены в два слова – Расул Гамзатов. Именно облечены. Человек великий и простой, мудрый и по-детски лукавый и нежный, знавший и горе, любивший и задорно смеяться. Сколько о нем было написано интересного и поучительного, и сколько о нем рассказывали и на улицах, и во время застолий, и на различных встречах.
Пришел в редакцию поделиться мыслями о своей дружбе с великим человеком, патриархом дагестанской поэзии и известный в республике фотожурналист Хаджимурад Зургалов.
– Прежде, чем начнем разговор о Расуле Гамзатове, обращаюсь к нему, — хочу рассказать тебе восточную притчу. В одном из вилайетов Ирана занемог шах. Много дней он не ел, не пил, не спал, исхудал, сидел на троне и неотрывно смотрел в невидимую точку. Визирь, придворные – все были в ужасе: «Не дай Аллах умрет, что с нами будет!» Вечно шумный, жизнерадостный город затих: что-то будет. Глашатаи пошли по улицам, оповещая население: кто исцелит шаха от неясной болезни, тому будет дан мешок золотых монет. У ворот шахского дворца выстроились в очереди лекари, но шли дни, а здоровье шаха не возвращалось. Однажды у ворот дворца остановился дервиш: он шел издалека и весь был покрыт пылью. Дервиш громко постучал в ворота. Страж приоткрыл их и спросил:
– Ты что так громко стучишь, словно в свои ворота?
– Я услышал о болезни шаха и пришел его излечить.
Страж громко расхохотался:
– Пошел отсюда, оборванец, от тебя страшно пахнет! – и закрыл ворота.
– Я буду жаловаться, – громко закричал дервиш.
Ворота отворились:
– Как говоришь? Будешь жаловаться? Ты у меня сгниешь в темнице!
– Глашатай огласил указ. Это закон, и я буду жаловаться на вас за невыполнение закона.
Стражи пошептались, затем повели дервиша в баню. Там его обмыли, одели в чистую одежду и повели к шаху. Дервиш опустился перед ним на колени, воздал ему должное и взглянул на лицо. Оно было холодное, и глаза глядели в какую-то точку.
– О, великий шах, – спросил дервиш тихо и спокойно, – твой папа играл на зурне?
Шах наконец обратил к нему взгляд, а дервиш чуть помедлив, сокрушенно проговорил:
– Мой папа тоже не играл на зурне.
В горле у шаха вдруг послышался какой-то клекот, потом хрип, и вдруг он расхохотался, да так громко, что придворные пали ниц от страха. А шах хохотал так долго, что по его щекам потекли ручейки слез, он хохотал и бросался обрывками фраз: «Наглец, ха-ха-ха. Моего папу – владыку мира приравнял к своему нищему папе, ха-ха- ха».
– Вот такая притча, Хаджимурад. Не правда ли, как она красиво, метко и убедительно говорит о силе Слова. Теперь скажи честно, в детские годы ты читал Расула Гамзатова?
– Читал. На аварском языке.
– На каком языке стихи лучше читать: на аварском или на русском?
– На аварском лучше чувствуешь стихотворение Гамзатова.
– Ты можешь на аварском почитать стихи? Хоть какой-нибудь куплет.
(Хаджимурад читает четверостишие).
– Отец твой, брат, дяди, родственники – кто-либо знал Расула, что они говорили о нем?
– Сестра Тубхат Зургалова была членом Союза писателей, и удостоверение ей вручал именно Расул Гамзатов. Я как-то присутствовал при их разговоре и удивился: они смеялись, как дети, и чувствовалось, что они родственные души друг другу. Помню, когда умерла жена Гамзатова – Патимат, моя сестра спросила его: ты сбреешь бороду? Он ответил: все просят меня, чтобы я сбрил, им как-то непривычно видеть меня таким. Я в то время был занят фотоаппаратом, и, резко развернувшись к нему, сказал – «не сбреешь», да так, словно я был хозяином его бороды. Расул удивленно посмотрел на меня… После серии снимков и был создан тот самый его знаменитый психологический фотопортрет: седого Расула с бородой. Фотопортрет этот словно напоминает всем нам на подсознательном уровне (Хаджимурад вкрадчиво произносит): «Вспомни маму, вспомни Родину свою».
– Лично ты при каких обстоятельствах с ним познакомился?
– Это были юношеские годы. Мы выходили из Русского театра, односельчане окружили Расула и хотели с ним сфотографироваться. Все подготовились, встали рядом с ним для коллективного снимка, а у меня разрядился аккумулятор. И все ждали, пока он зарядится. Потом, как оказывается, Расул сказал обо мне: «Видели, какой гордый этот человек». Он не знал, что такое фотовспышка, зачем нужен аккумулятор, и посчитал, что я намеренно заставляю всех ждать. Таким было наше первое знакомство.
А мой фотопортрет таков: сам я родом из Бацада, прописан в Гунибе, духом из Хунзаха, живу в Дагестане. Моя бабушка говорила: на земле все мы друг другу родственники. Наш дом находился рядом с годеканом, а там всегда сидели аксакалы, неженатому человеку было запрещено сидеть на годекане, дети и женщины обходили его стороной, а я с малого возраста был любимчиком аксакалов. За водой ли, позвать ли кого надо – они отправляли меня. Бабушка моя, прикованная к постели, научила меня с малых лет уметь слушать людей. Она давала мне конфеты за новости. Иногда я ждал, когда она заснет, и тихонько воровал конфеты, а потом получал от нее заслуженное наказание… Годекан, бабушка – это моя школа жизни…
– Аксакалы говорили о Расуле?
– И о Расуле говорили, и знали, у кого в каком селе кто родился. Чтобы все в мире знать, надо со старыми людьми говорить, мимо нельзя проходить.
Они могли в разные дни говорить на разных языках: «Сегодня мы будем говорить на лакском языке», – говорили, в другой день: «Сегодня на цудахарском языке»… Когда общался с аксакалами, всегда просил: «Дайте мне совет в жизни, который вы даете своим детям», и записывал.
– Расул многое черпал у мудрых аксакалов?
– Его научили слушать старших, брать у них самое ценное – знания и приумножать их. А в скольких странах он побывал и скольких людей повидал! Его глаза были зеркалом, где отражались люди, и в них я видел, каким он видит своего собеседника. Я изучал Расула, читал его мысли в его молчании. Он был ребенком в глубине сердца и сам любил детей. И для меня он навсегда остался непрочитанной книгой.
– В 60-е годы, когда горцы приезжали в столицу Дагестана, они обязательно приходили на улицу Буйнакского к зданию Союза писателей, и когда выходил Расул с друзьями, а это были Якуб Яралиев, Жамидин, Рамазан Каниев, Александр Грач, Кияс Меджидов, Зульфукар Зульфукаров, Нуратдин Юсупов, Магомед Сулиманов, Станислав Сущевский и другие – их тут же обступала толпа, и каждый считал за честь пожать руку Расулу. А когда они направлялись на обед в ресторан «Лезгинка», каждый из встречных считал за честь поздороваться. Такое уважение, признание и почет были у этого человека среди народа… Каким же было твое первое впечатление о нем? Перед тобой был обычный человек или некое божество?
– Простой человек, доступный, интересный… Для меня он был живой легендой…
– Ты фотографировал и членов его семьи. Как они тебя принимали, как относились к тебе?
– Как к родному, будто я был членом их семьи.
– Расул не угощал тебя хорошим вином, коньяком? Они с Патимат были очень хлебосольными.
– Помню, он как-то звонит мне и без приветствия сразу: «Ты где? Приезжай ко мне». Я и приехал. Он спрашивает: «Что будешь – коньяк или водку?» – Отвечаю: «Я за рулем». – «Ты у меня за столом», – возразил он. Заставил меня выпить три рюмки подряд и домой отправил. В пятом поселке меня остановила милиция, составила протокол, и в объяснительной графе я записал: «Я не хотел, но Расул Гамзатов меня заставил». Они посмеялись и копию протокола оставили мне на память. Спустя насколько дней меня приглашают в Союз писателей. Расул Гамзатов опять мне предлагает выпить, а я ему предъявляю копию протокола. Он почитал, и рассмеялся: «Вот с этим протоколом с этого дня и будешь ездить».
– Многие газеты и журналы заказывали тебе фотографию Расула?
– В основном книжные издательства. Я создал огромный архив. Около тысячи снимков отсканировано, около 1000 снимков, о многих из которых я и сам забыл.
– Но ты же можешь пойти в министерство культуры республики и сказать: у меня есть тысячи снимков Расула Гамзатова…
– Почему я должен туда идти?
– Они к тебе не придут! Это ты должен, идти, обивать пороги, они, чиновники министерства, обязаны у тебя это взять для альбомов, выставок, истории…
– Да я пришел к тому, что должен это сделать. Но думаю, и они должны прийти и спросить, что у меня есть о Расуле.
– Хаджимурад, великих людей нельзя забывать, иначе мы потеряем память. Разве сейчас мы часто вспоминаем о Готфриде Гасанове или о Танхо Израилове, или о Муэтдине Джемале. Было время, когда Гейбат Гейбатов предлагал создать площадь искусств в районе Кукольного театра, музыкального училища и Национальной библиотеки и установить на ней памятник Готфриду Гасанову, Муэтдину Джемалу и Хасбулату Аскару-Сарыдже – основоположникам дагестанского искусства. Но это оказалось никому не нужной затеей. Вот тогда наверное и стало уже проявляться наше невежество, о котором сегодня говорят во всеуслышание.
– Было бы хорошо создать годекан из великих личностей Дагестана. Человек, который сейчас занимается моей выставкой – высокоинтеллигентный человек, преподаватель ДГУ Курбан. Очень тихий, спокойный. Но когда увидел мой архив, буквально заорал на меня: «Ты почему от людей прячешь столько ценностей?»
Человек должен быть патриотом. Может быть необразован, но патриотом быть обязан. Когда в Екатеринбурге я выставил фото на тему «Война в Дагестане», ко мне подошел человек и произнес: «О, Дагестан, о, Расул!» А сколько я просил кинематографистов: ребята, оцифруйте фильм «Мой Дагестан». Нет… Был такой случай. В Свердловске гаишник остановил моего знакомого, он, удивленный этим, говорит: «Я же ничего не нарушил», а тот отвечает: «Я знаю, я остановил вас, чтобы выразить соболезнование по поводу смерти Расула Гамзатова». Вот так вот. А мы сами как его ценим?
Расул из селения Цада оставил такие капли мудрости, которые сочнее самых сочных плодов.
– На днях я присутствовал на поэтическом вечере в Политехническом университете. Мне было очень приятно слушать, как дети читали стихи Расула. От радости у меня даже слезы потекли (Хаджи-Мурад держит долгую паузу)…
– Ты бывал во многих поездках с Расулом, участвовал во встречах с его почитателями?
– Он так хотел, чтоб я был рядом на всех его встречах. «Зачем тебе в Госсовете зарплату получать, будь возле меня», – говорил Расул мне. В последние годы жизни он уже не писал, но много размышлял и говорил вслух свои мысли, а они были на разные темы. Жаль, что их никто не записывал. Очень хотелось быть рядом, но не всегда у меня это получалось.
– Расул знал многих. Каким был он сам с дагестанцами и каким – с москвичами?
– Когда Расул говорил, я внимательно следил за ним, за его мыслями, за выражением лица гостей. Сегодня по многим снимкам можно анализировать, каким человеком он был — они выражают его эмоции, состояние души…
– Тебе удавалось ловить в объектив Гамзатова в такие моменты, в какие его никто еще не видел?
– Если даже взять смех Расула… он был неодинаков. Чаще всего мы привыкли видеть его веселым, улыбчивым, наверное, а грустным … Мне кажется, мало его кто таким видел.
— Тебе, как профессиональному фотографу, приходится делать много разных снимков ради одного – самого нужного, самого заветного. У тебя есть фотографии поэта, которые ты никогда не покажешь широкой публике в силу разных соображений, может быть, разве что его родственникам. О чем эти фотографии?
– Сегодня народу очень важно показать фотографии, которые помогали бы нравственному воспитанию. Родители забыли, как правильно воспитывать детей. Как-то я предложил организовать фотовыставку. Расул долго думал, потом попросил разъяснить мое предложение подробно. Я объяснил ему, что хочу сделать и какими средствами это будет сделано. Сейчас не хочу подробно об этом говорить.
– Хаджимурад, сам Расул Гамзатович как относился к деньгам?
– А зачем они ему нужны? У него была Патимат (смеется). Она была его главным сокровищем.
– И все-таки ты не ответил на мой предыдущий вопрос. Какие его фотографии всегда останутся вне поля зрения широкой публики?
– Поцелуи с женщинами (говорит так, будто выдыхает разом и смеется).
– С кем из московских писателей ты его фотографировал?
– Имена не всех их знаю. Много их было.
– А случалось ли, что Расул Гамзатов, просматривая фотографии, вдруг говорил тебе: «Хаджи-Мурад, отдай мне эти фото, я хочу, чтоб мои потомки запомнили меня именно таким».
– Ему очень нравилась фотография, где он пламенно жестикулирует. К сожалению, многих отснятых мной фотографий он не увидел.
– Изображений Пушкина мы не имеем столь много, как, может быть, того хотелось бы. Зато его стихи, как и произведения других классиков, производят на нас яркое впечатление. Так все-таки что лучше всего рассказывает о Поэте – его творчество или его фотографии? А, может, они взаимодополняют друг друга, легче понять, о чем думал поэт, глядя ему в глаза?
– Фотография – это факт. Художник может написать портрет, и все равно это не будет подлинным изображением, потому что художнику трудно уйти от субъективизации образа. Как фотограф я ловлю миг, слежу за человеком. Есть портреты разные: человек слушает, человек думает, положение его тела, взгляд, направленный в себя, – это все имеет значение!
Я как-то сфотографировал Дзасохова, и на одном из фестивалей это фото было показано публике. Зал встал, аплодируя этой фотоработе. А Дзасохов подошел ко мне и сказал: «Оказывается, мы вас недооцениваем».
– Ты мне вот что скажи: твои дети читают Гамзатова?
– Да, моя жена ведь филолог. Мои дети много читают. Но дома мы говорим на чистом аварском языке.
– Есть такое понятие, как концепция. Правила жизни для нас выработали наши предки, и по сей день мы по этим адатам живем. Но некоторое время назад нас поразил вирус, последние из букв которого оканчиваются на «изм». Это марксизм, социализм, капитализм, манкуртизм. Манкурт – страшное существо, оно не знает ни родства, ни адатов, ни моральных ценностей. С ним боролся Расул Гамзатов своим творчеством. Что сегодня делаем мы, наше общество, чтобы среди нас не было манкуртов?
– Сила в Слове, надо только мудро передать нашим потомкам то, что хотим им оставить в наследие от нас. И меньше говорить о деньгах. Сегодня все только о них и говорят.
Расул Гамзатов именно Словом боролся с манкуртами.
Мудрец никогда не говорит, что он мудрец. А вокруг него всегда сбираются такие же мудрые люди. Если мудрец зажигает огоньки, другие мудрецы в свою очередь зажигают другие огоньки, и если мы весь окружающий мир представляем как сказку, то непременно сможем эту сказку сделать былью. А теперь я хочу прочитать любимое стихотворение на аварском языке.
(Он читает стихотворение, которое переводится как «Люди, люди – высокие звезды, долететь бы мне только до вас»).
Все в жизни, что я увидел, услышал и не только слова Расула Гамзатова, но и других мудрецов, я хочу передать своими снимками. Можно обмануть уши, но глаза не обманешь. Я хочу, чтобы люди не придумывали ничего. Многое уже написано, надо только научиться читать. Мне приятно, что в моем ауле Бацада говорят о моем деде хорошо. Моя фамилия не только принадлежит мне, и не только моим детям, она принадлежит всем людям, с кем я в разное время был счастлив познакомиться и говорить.
И самым страшным для человека во все времена была не смерть, а находиться за пределами своей родины. Для меня это тоже мучительно. Меня тянет в Дагестан, где бы я ни был.
Феликс Бахшиев
Из беседы с Хаджимурадом Зургаловым
