На прошедшем в Махачкале торжественном собрании, посвященном 90-летию образования Союза писателей Дагестана, большой группе поэтов и писателей Дагестана были присуждены государственные награды. Среди награжденных известный кумыкский писатель Магомед-Наби Халилов, автор 15 художественных книг на родном и русском языках. В творчестве писателя особое место занимают эпические произведения. Большой популярностью среди дагестанских и российских читателей пользуется его исторический роман «Сали Сулейман», который вышел отдельными книгами на русском и кумыкском языках в 2015 году. На сегодняшний день книга переиздана с дополнениями трижды.
В 2019 году за художественную книгу «Сали Сулейман» Магомед-Наби Халилову была присуждена Государственная премия Республики Дагестан. На торжественном собрании Указом Главы Республики Дагестан Председатель Правительства Абдулмуслим Абдулмуслимов вручил Магомед-Наби Халилову удостоверение «Народного писателя Республики Дагестан» за большой вклад в дагестанскую литературу.
ЗИМНЯЯ РЫБАЛКА
…Мы с Виктором, проснувшись, обнаружили себя в компании с первоклассником Уллубием, который, как выяснилось, в тот день не должен был идти в школу. Сделав несколько упражнений, мы умылись холодной водой. Сели за стол, приготовленный Ирайганат перед уходом на работу, позавтракали. Прилегли на уютный тахтамек и смотрели телевизор. Затем стали играть в нарды. Наша игра прервалась с возвращением Гасанхана из города. Уллубий был так обрадован привезенными дедом подарками, что места себе не находил.
— Ну, как вы тут?! — обратился Гасанхан к нам. – Надеюсь, не скучали без меня? Сейчас зарежем барашка, расставим во дворе мангалы и будем кушать шашлык, — заявил он, давая понять, что заминка с традицией гостеприимства вышла не по его вине.
– Нет, нет, мой друг, — остановил я его приготовления. – Ты же знаешь, сколько раз я бывал на кутане, где чабануют твои сыновья… Немало рыбы я наловил на тамошнем озере. Особенно щук. А зимняя рыбалка – это такое чудо, что каждому в душу западет, надолго запомнится.
– И я, с тех пор как переселился в ваши края, охотой ли, рыбалкой ли – с удовольствием этим занимаюсь. А уж уху приготовить – тут со мной мало кто может сравниться, — поддержал меня и Виктор.
– Вы меня так соблазнили своими рассказами, что мне и самому захотелось пойти с вами на рыбалку! – отозвался Гасанхан. – Да не могу: мне надо проведать нескольких моих четвероногих пациентов. А одна телка, как мне передали, со вчерашнего дня ни ест, ни пьет. Приболела… Я должен ей помочь, дать ей лекарство, сделать укол. Так что – придется вам в одиночку порыбачить.
– Не беспокойтесь, дядя Гасанхан, — обратился к нему Виктор, улыбаясь. — Мы вас сами ухой угостим, занимайтесь своим делом, помогать больным животным – это святое дело.
Уллубий, хотя и был увлечен своими подарками, краем уха прислушивался к нашему разговору.
– В таком случае, — согласился Гасанхан, — обуйтесь потеплей, возьмите валенки, теплые портянки к ним, — указал он на стоявший за дверью ряд обуви. – В ботинках сейчас на холод идти нельзя, они в момент промокнут и вы себе все ноги поотмораживаете. И еще, вы идете в такое место, где вам будут сердечно рады, так что, смотрите, если зарыбачитесь дотемна, оставайтесь ночевать там, ни в коем случае на ночь глядя в обратный путь не пускайтесь. Потому что у нас тут в Ставрополье иной раз нежданно-негаданно поднимется метель – недолго заблудиться. Вы меня поняли? – строго спросил Гасанхан.
— Поняли, дядя Гасанхан, — бойко ответил Виктор. – Будем действовать по вашей инструкции.
Из-за того, что следы дороги в заснеженном поле найти трудновато, мы с Виктором пошли напрямик и поднялись на пригорок. Отсюда кутан был виден, как на ладони. Отстаток пути, который шел под гору, мы прошли без особых затруднений. Сыновья моего друга Гасанхана – Адилгерей и Адилмурза – встретили нас очень тепло, по-родственному. После взаимных приветствий я спросил их по-отечески, крепко пожимая им руки:
— Ну, как вы тут поживаете, братцы вы мои?
– Слава Аллаху, Хасболат ага, неплохо, — ответил за обоих старший, Адилгерей. – Лишь бы корма не подвели… Но вроде бы запаслись нормально, на всю зиму должно хватить…
Потом, немного отогревшись теплом яростно гудящего в печи пламени, снова обратился к Адилгерею:
– Мы, братишки мои, засиживаться у вас не можем. Есть у нас одна просьба к вам. Хотим, как в прошлый раз, помните, порыбачить у вас. Правда, тогда было лето… Тогда мы рыбу ловили, а теперь будем ее через прорубь освобождать из ледяного плена, — добавил я, шутя.
– Наша рыба шутки понимает, — подхватил мои слова Адилгерей. – Они одна за одной встанут в строй и сами будут цепляться на ваши крючки.
Когда мы дошли до середины озера, Адилгерей несколько раз подпрыгнул вверх и воскликнул:
— Да этот лед, хоть лезгинку на нем пляши – не провалится!
Покрутив буром, он продырявил им две лунки на поверхности озера. Протянул нам крепко нявязанные на тонкую нитку крючки.
– Знаете, мои дорогие, — вновь заговорил Адилгерей, — зимой рыба ведется на любой корм, но кусочки печенки – это их любимое лакомство, — с этими словами он протянул нам ломоть печени, нож и два мешочка, чтобы было куда складывать добычу.
– Ну, ладно, — добавил он затем, — вы тут рыбачьте, дышите свежим воздухом, а я пойду, займусь своими овцами.
С этими словами Адилгерей ушел обратно на кутан.
Шло время. Мы, шутя и поддразнивая друг друга, продолжали свою веселую рыбалку. На свежем воздухе — безветренном и чистом мы не чувствовали холода. Где-то на обочине озера, среди камышей, слышались тонкие голоса цапель и куропаток, виднелись стайки ворон, занятых поисками пищи на льду, изредка раздавался печальный голос пеликана… Все вместе эти звуки складывались в своебразную песнь, музыку этих мест.
Любитель и знаток рыбалки Виктор, радуясь красотам местной природы и частому, один за одним, клеву с богатой добычей, поет себе, знай, насвистывает, приплясывает.
Так, увлеченные прекрасной рыбалкой, мы не заметили, как пролетело время. Стало смеркаться. Взяв свои мешочки с добычей, мы вернулись на кутан. Покумекав, решили, что там и заночуем. И приготовление ухи тоже перенесли наутро. Виктор согласился заняться этим самолично.
Вдруг за дверью послышались чьи-то шаги. Когда она открылась, от удивления мы просто онемели: на пороге стоял маленький Уллубий — под толстой ушанкой его раскрасневшееся лицо было похоже на спелый гранат. Так как он был без шарфа, а верхняя пуговица пальтишка была расстегнута – оттуда выглядывала такая же красная шея. Мать мальчика, жена Адилгерея, подскочив к сыну, прижала его к груди.
– Сынок, как же ты один по такой погоде и в такое время решился идти сюда пешком? Тут же на каждом шагу волки голодные бродят…
Под напором материнских чувств она даже всплакнула.
– А с чего это я должен бояться?! Я же не ребенок, — отозвался Уллубий и крепко, по-мужски, пожал нам всем руки. – Я не ребенок, — повторил он ради убедительности.
– Как же ты шел по такому глубокому снегу? – продолжала спрашивать обеспокоенная мать.
– Да как?! Шел, ступая по следам наших гостей.
– А дед с бабкой знают про то, что ты сюда отправился?
– Нет, не знают… Они в это время со скотиной своей возились.
– Почему же ты не сказал им об этом?
– Если б сказал – меня не пустили бы. А мне так хотелось посидеть с нашими гостями и поесть ухи.
Мать переодела Уллубия в сухое и усадила его перед печью, чтобы отогревался. Напоила его чаем. Лицо его приобрело нормальный цвет. Мальчик пришел в себя, вертел головой, улыбался.
Взрослые между тем решали вопрос: «Что делать?».
Перебрав несколько вариантов, наконец, остановились на том, что Уллубия надо доставить обратно в поселок. Ибо бабушка с дедушкой хватятся мальчика, а его нет. Начнут искать, поднимут тревогу … Изведут себя укорами старики.
И вот, решив не откладывать, Адилгерей запряг в сани самого надежного жеребца, что был на кутане. Так как приготовление ухи теперь переносилось на поселок, на сани были уложены и оба мешочка с нашей рыбной добычей. А когда Адилмурза вышел из загона для овец, груз наших саней еще увеличился.
– Эти два барашка – ярки, — указал он на бережно положенных в уголок саней черных курчавых ярочек, привязанных друг к другу веревочкой за задние копытца. – В следующем году уже овцами будут. Это вам от нас подарок, — добавил он, приложив руку к сердцу.
Впереди на санях сели Адилгерей и Уллубий, а позади мы с Виктором.
Сани были просторные, так что мы в них все легко уместились. Мы понимали, что погода в этих местах капризная и надо быть начеку. Так оно и вышло: вскоре холодный воздух, раскачиваемый ветром, задвигался, загудел… Буран стал усиливаться.
Тем не менее, откладывать поездку было нельзя. Жеребец, молодой, здоровый, мускулистый, переминался с ноги на ногу, изредка оглашал воздух ржанием, словно рвался в бой. Адилгерей погнал сани мимо лесополосы, близ деревьев, чтобы было на что ориентироваться.
Так как на нашем пути попадалось много сугробов, быстро ехать не получалось. А буран все усиливался. Снег, словно взбесившись, бил нас наотмашь то по лицу, то по загривку.
— Ну, как, молодец, — наклонился я к Уллубию, желая подбодрить его, — тебе не холодно? Не мерзнешь?
— Я же не ребенок! – ответил мне, как отмахнулся, Уллубий, быстро сдвинув вниз свой толстый шарф.
«Надо же, сколько в этом мальчишке мужества, твердости, терпения, — думал я, искоса глядя на моего юного попутчика. – Дух у него, как у взрослого, закаленного мужчины!»
Вдруг Виктор, внимательно озиравшийся вокруг, сказал во всеуслышание:
– Волки! Нас преследуют волки…
И в самом деле, среди деревьев мы заметили мелькающие тени волков. Наши предки говорили: «Если лошадь у тебя спорая, бурана не бойся…».
И все же на сердце у нас было не без тревоги. В особенности тревожились мы за Уллубия, хорошо понимая, что мы в ответе за его юную жизнь и будущее.
Адилгерей, ослабив насколько возможно вожжи, стегнул лошадь несколько раз кнутом. Сани пошли побыстрей. Но прибавили ходу и волки. Мы слышали за спиной их дыхание, лязг их зубов. Говорят, что в буран волки бывают особенно прытки. Похоже, так оно и есть, так как вскоре они почти вплотную приблизились к нашим саням.
— Давайте, побыстрей бросьте волкам ваши мешочки с рыбой! – скомандовал Адилгерей. Развязав один мешочек, мы скинули на дорогу его содержимое. И действительно, волки накинувшись на рыбу, заметно отстали от наших саней.
Но длилось это отставание недолго. Вскоре волки снова догнали наши сани и гнались, на отставая, удерживая короткую дистанцию.
Тогда мы повторили недавний маневр, и сбросили им рыбу из второго мешочка. И опять, как в прошлый раз, волки отстали, набросившись на подаренную им рыбную «кость». Тем временем буран разгулялся уже не на шутку, кидался на сани, на нас, свистел, как озорной уличный мальчишка.
— Кто из вас умеет стрелять из ружья? – грозно обернулся вдруг к нам Адилгерей.
– Я умею! – тотчас ответил Виктор за нас обоих.
– Тогда мы с Уллубием сейчас встанем, а ты, Виктор, достань из ящика, на котором мы сидим, двустволку и патронташ к нему. Будем отстреливаться.
Виктор сделал, как ему велели. Быстро зарядил ружье и, прицелившись, сделал — один за другим — два выстрела по преследовавшей нас волчьей стае.
Получив пулю, один из волков опрокинулся набок и остался бездвижный на снегу. Однако ружейный выстрел был настолько громкий, что ярки, лежавшие, уткнув головы в сено, вздрогнули и, утаскивая одна другую, соскользнули на снег.
Тотчас погоня прекратилась. Зато послышалось бление ярок, ненароком оказавшихся в когтях волчьей стаи. Впрочем, это был, скорее, крик ужаса и боли, чем блеяние. Я по сей день помню этот звук, смешанный с воем ветра, и он мне кажется душераздирающим голосом самого отчаяния.
Мне было страшно жаль ярок, а мысль, что я ничем не могу им помочь, буквально разрывала мое сердце…
На этом волчья погоня прекратилась и больше не возобновлялалась.
Понимая, что для усталой лошади и кнут в нагрузку, Адилгерей больше не гнал ее. А вскоре, в гудящем, крутящемся воздухе показались огоньки поселка. И вот сани подъехли к дому Гасанхана и встали. К тому времени буран заметно стих, угомонился… На ржание лошади из дома выскочила рыдающая Ирайганат.
– Мой дорогой сыночек, Уллубий, где ты! – кричала она, всматриваясь в силуэты на санях. При виде бабушки, мальчик, дрожавший всем телом от холода, соскочил с саней.
– Я здесь, бабушка! Здесь… не плачь… — твердил он, обняв ее и уткнувшись в ее подол. – Я же не ребенок.
Магомед-Наби Халилов
