Из неопубликованной книги Нуралиева Ахмедхана Михралиевича «Мысли памяти»
Когда Серабе выходила из комнаты бабушки, то дверью, нечаянно, ударила в лоб Пери, которая, видимо, подслушивала их разговор. Та сначала от боли растерялась, а завопила:
— Ты, что Серабе, нарочно ударила меня дверью?
— А ты, что делаешь под дверью, подслушиваешь?
— Ты что, слепая? Не видишь, я подметаю!
— Ты, Пери, наверное, ушами подметаешь! Веника, у тебя в руках, я что то не вижу, — с издевкой сказала Серабе и поднялась к себе.
— Серабе, ты свое получишь. Шиш тебе, а не бабушкины драгоценности, — вдогонку запустила цепь язвительных слов, Пери.
Серабе не придала значения ее словам и молча зашла к себе в комнату. Успокоенная, после общения с бабушкой, с облегченной душой, она легла спать.
То ли она думает о Мюфрине, то ли он ей снится. Она никак не могла выбросить из головы сегодняшний инцидент у родника Асидады. В какие-то моменты, она ловила себя на мысли, что ей он не безразличен. Вспоминала, как нежно он прижимал рукой, к своей груди ее голову. Кончик среднего пальца его руки касался краешка ее верхней губы. Серабе не могла забыть его юношеский взгляд. Как ласково он заглянул в её глаза. Она думала, что все это для нее что то значит, но что именно, понять не могла, спать ей, уже расхотелось. Она не знала, так приходит первая любовь. Нежданно, негаданно. За окном все еще барабанил дождь, крупными, редкими каплями не давая забыть Мюфрина.
Серабе потихоньку встала, подошла к зеркалу и впервые, внимательно стала рассматривать себя. Ее нежное девичье тело и маленькие холмики грудей вырисовывались сквозь тонкую ткань ночной сорочки. Она улыбнулась своему отражению, подошла к письменному столу, постояла в задумчивости пару минут и решила написать маме письмо.
За целый месяц летних каникул, проведенный в гостях у родственников отца, у Серабе ни разу не возникло желания написать письмо родителям. Ей здесь очень нравилось. Природа горного края была неописуемой красоты. В какую бы сторону ни посмотрел, везде величественные горы с переливающимися различными оттенками красок, скалами. Ее не переставало удивлять сочетание вечных снегов на вершинах гор и альпийских лугов, раскинувшихся, как цветные ковры. В летнюю жару, одной рукой можно было трогать снег, а другой рукой касаться альпийского разноцветья. В полдень, когда солнце начинает припекать, можно встать под тающий ледник, с которого, на голову, лицо и в ладони, капают крупные водяные капли, а из под ледника веет холодком.
Серабе сразу подружилась со сверстниками. Все соседи были приветливы с ней, бабушка в ней души не чаяла, все повторяла, как она похожа на свою мать Дзито.
И вот, Серабе уселась за маленький столик и начала писать письмо, наполненное детской искренней любовью к родителям, которых она обожала и милее их и бабушки, у нее никого не было.
«Привет мои дорогие мамочка и папочка! Вот сегодня решила написать вам письмо о том как я здесь, у бабули отдыхаю. Конечно мне здесь очень нравится. Бабуля с меня пылинки сдувает. Сельчане относятся ко мне приветливо. Ну, а природа здесь меня очаровала, единственное мне не хватает общения с вами.
Сегодня я ходила за водой на родник Асидады (ты знаешь мамочка, это у входа в село) с большим кувшином, как настоящая горянка. Там было много девочек, моих сверстниц. Все весело болтали, смеялись. Так просто ни о чем. А потом внезапно небо почернело и началась гроза. Это было очень страшное зрелище. От страха, я даже уткнулась лицом в грудь какого то мальчика. А он так нежно прижимал мою голову к себе, как будто хотел защитить меня.
Потом гроза закончилась, так же внезапно, как и началась. И почему то все, кто был под навесом у родника стали смотреть на меня осуждающе. Я сначала не поняла в чем дело, а потом на меня налетела тетя Сури, схватила за руку и потащила через все село с причитаниями о том, что я опозорила их род. Она заперла меня в чулане, где я просидела до самого вечера. А потом бабушка забрала меня к себе. Мы с ней пили чай со сладостями и рисовой халвой, затем она показывала мне свои драгоценности из сундука.
Мамочка, сегодня я испугалась и растерялась, когда открыла в себе чувства к постороннему парню, такие же, какие испытываю к вам, т.е. любовь. Что со мной творится, не понимаю!? Если бы ты знала, что означает его имя на языке хинов, ты бы посмеялась. Его зовут Мюфрин – это название природного явления в горах (ливень со снегом, сильным ветром и еще с грозой). Представляешь? Бабушка говорит, что его назвали так, потому что он родился во время такой грозы. А сам он такой красивый и стеснительный, похож на теплый летний дождь.
Да, мамочка, а что означает мое имя? Я спросила у бабушки Белы, но она не знает. Говорит, что мое имя Серабе, мне дал дедушка Ацуюки, твой папа. Дедушка называл меня цветком Сакуры, когда я у него гостила. Знаю, что меня назвали в честь императрицы Японии, но что означает мое имя , я не знаю.
Вечерами, за чаепитием, бабушка рассказывает мне, как она жила у нас в Питере. Говорит, что не видела города красивее. Еще она говорит, что любит тебя и меня, ну и конечно папу больше всех на свете. Здесь в этом доме, она говорит, ее недолюбливают и она все время вспоминает, то время, когда жила у нас. И вообще она очень любит нашу семью. Сегодня она даже раскрыла тайну замка своего заветного сундука и сказала, что все лежащее в нем будет принадлежать тебе и мне. Я даже примерила ее свадебное платье. Представляешь, мамуля, ей, оказывается, было столько же лет, сколько мне сейчас. В сундуке бабушка Бела хранит, подаренную тобой, мою фотографию, на которой, вы запечатлели меня у дедушки Ацуюки, прошлым летом. Я стою под красивым деревом Хисаги с птицей Тидори на руках. Бабушка говорит мне, что я выросла красивой, а когда была маленькой, вместо глаз виднелись одни щелочки.
Когда бабуля говорит о членах своей семьи, никогда не называет их по именам. Все члены семьи, кроме нас разумеется, у нее пронумерованы. Тетя Сури, например под номером два, а Пери под номером пять. И если при разговоре доходит до чьего-либо имени, то просто показывает вырезанную из газеты цифру и продолжает свой рассказ. Она говорит, что из-за содержимого сундука они растерзают ее и пустят слух, что это сделали собаки.
Когда бабушка показывала мне свои украшения, Пери подглядывала и подслушивала за дверью, а когда я вышла от бабушки, она зашипела на меня, как змея. Стала обзывать меня и Мюфрина недостойными словами. Я очень боюсь ее и тетю Сури, они такие злые. Давай в конце лета, вместе со мной заберем к себе бабулю, а то они на самом деле загрызут ее, морально. Заботиться о ней никто не хочет, она сама себе готовит еду, стирает свои вещи. Я конечно сейчас помогаю ей, но что она будет делать, когда я уеду.
Мамуля, мне так хочется написать тебе о Мюфрине побольше. Он мой ровесник. Учится в одном классе с Пери. У меня все время перед глазами его красивое лицо и ласковый улыбающийся взгляд. Ой, мамуля, и что это со мной происходит, ну просто забыть его не могу.
Здесь в горах я поняла, что все вокруг влюблены: цветок любит воду, которая освежает и бодрит его; облака любят небо, окутывают его, как ласковые материнские руки; земля любит дождь, который поит ее; а горы любят снег, который придает им величественный вид седого и благородного аксакала; орлы любят неприступные скалы, которые охраняют их гнезда от врагов; река любит море, к которому несет свои бурные потоки. А может я…», — Серабе оторвалась от письма и задумалась. Она встала из-за стола и стала ходить по комнате. Все мысли в голове путались. Немного поразмыслив, Серабе снова села за письмо.
«Мамуля, какая ты у нас счастливая. Я читала письма, которые писал тебе папа. Какие они теплые и живые, сколько в них любви. Сейчас таких писем никто не пишет. Люди, наверное, зачерствели. Тыкают пальцами в трубки, посылают короткие сухие СМСки и никакого личного тепла и любви в них нет. А так хочется получить настоящее письмо, написанное с чувством.
Ну вот наверное, пока и все. Не умею я, как папа, писать красивые письма, ну ничего, я научусь.
P.S. Да, совсем забыла, а как там наш Шико. Наверное, как всегда, сидит на подоконнике и высматривает воробьев. Я скучаю по нему. Здесь в горах мальчики и девочки жестокие по отношению к животным. Они пинают собак и кошек, а в птиц швыряют камнями. Как — будто их не научили милосердию и доброму отношению к животным».
Серабе, снова прервала письмо, встала из-за стола и вышла на балкон. Глубоко вдохнула прохладный речной воздух. Плавно подняла голову, посмотрела на небо. Природа успокоилась, в небе очищенном от туч сверкали яркие звезды и казалось, что до них можно дотянуться руками. Тонкий месяц серпом проплывал между мерцающих звезд, словно тонкая девичья бровь. Девочка стояла в задумчивости, всеми мыслями ушедшая в свою девичью мечту.
Из задумчивого состояния Серабе вывел разговор, доносящийся снизу, из открытого окна кухни. Она бы не обратила внимания на этот разговор, если бы не услышала своего имени и имени Мюфрина. Первый голос она узнала – это голос Пери. Выходя из себя, язвительно, она сказала:
— Бабушка все свои драгоценности и дедушкины золотые монеты собирается отдать этой японке и Серабе. Чем хуже наша мама и я. И вообще, наш папа старший в роду.
— Её трогать мы не можем, она наша сестра. А вот Мюфрина проучить надо, — это был робкий и неуверенный голос одного из братьев Пери.
— Сколько случаев было с утопленниками в нашей грозной реке и никогда не находили истинную причину смерти. Так что обоих вместе столкнем со «скалы встреч», — шипящим, ехидным голосом произнес второй из братьев.
— Помните!? Когда ранней весной с моста упали две мои одноклассницы. Нашли их далеко от места падения. Их нашли обнявшихся крепко накрепко и не смогли отделить друг от друга. Так вместе и похоронили. Жалко, хорошие были девчонки. Мы все плакали три дня, — опять заговорила Пери.
— Когда все лягут спать, я пойду к его дому и зайду со стороны скалы. Окно с той стороны всегда открыто. Я вызову его на разборки. Он гордый, не откажется и спустится из окна, чтобы родители не знали. А ты Пери, постарайся выманить тихо Серабе из дома, под предлогом полюбоваться ночной красотой звездного неба со «скалы встреч» и отведи ее туда, — сказал шипящий голос.
— Я согласен столкнуть со скалы Мюфрина, но Серабе я трогать не буду. Она все же наша сестра – опять заговорил робкий голос.
— Их надо столкнуть сразу вместе. Их тоже найдут сцепившимися и люди скажут, что они от любви с ума сошли и прыгнули. Сегодня Серабе стала наследницей бабушкиного золота, а завтра захочет и долю нашего дома, — съязвила Пери, — ладно, вы вдвоем столкнете Мюфрина, а Серабе столкну я. Незачем нам с ней дедовский дом делить. Мы же с ее японского наследства долю не просим.
Услышав этот ужасный разговор, Серабе закрыла лицо ладонями и сползла по стене на пол балкона. Долго сидела, не шевелясь, в растерянности. Она вновь вспомнила нежный взгляд Мюфрина, думая над ядовитыми словами братьев и сестры Пери. Дрожа как осиновый лист, Серабе перебирала в памяти все услышанное ею. Она никак не могла допустить смерти Мюфрина.
— Что же делать, что же делать!? – думала Серабе, — идти к бабушке, не получится, они сидят на кухне и увидят ее, когда она будет проходить мимо дверей. Серабе вернулась в комнату, чтобы хорошенько обдумать свои действия.
***
Мюфрин шел домой, оскорбленный пощечиной, полученной от Сани. Он знал, что вернет ему эту пощечину в двойном размере. Их старинный тухум Улаяр, никогда и не перед кем не опускал голову. Но сейчас он был в растерянности. Перед его глазами стояли блестящие карие зрачки ее испуганных глаз, ее бледное, без каких-либо изъянов, лицо. Он не заметил, как дошел до дома, опомнился лишь тогда, когда мать бросилась к нему с плачем и словами:
— Сынок, что ты наделал, как я буду смотреть в глаза твоего отца!? Проходи быстро к себе в комнату и не выходи оттуда, не попадай отцу на глаза, пока все не уляжется. Я умоляю тебя сынок, держись от греха подальше.
— Успокойся мама. Что это вы тут все засуетились!? Я ничего такого не натворил. Я сделаю все, как ты хочешь, пойду к себе в комнату.
Как стемнело, к родителям Мюфрина пришли представители старейшин и дядя Серабе, Сабир. После формальных приветсвий приступили к решению основного вопроса о поруганной чести девушки. Первым слово взял дядя Сабир:
— Уважаемые сельчане, как мы из тухума Клаяр, так и Вы из тухума Улаяр, никогда не нарушали обычаи и традиции наших предков, которые соблюдались в горах испокон веков.
— Ближе к делу, кыла, — бросил реплику, кто-то из тухума Улаяр.
— Что ты от нас хочешь? Много захочешь, ничего не получишь, — донеслась до Сабира еще одна реплика.
Не обращая на них внимания Сабир, внешне спокойно, закончил свою мысль, не показывая своим оппонентам, накаленное до предела, состояние души:
— То, что случилось сегодня у родника Асидады, вы все знаете. Я, как дядя Серабе и представитель уважаемого тухума Клаяр, требую, для спасения оскорбленной, вашим сыном Мюфрином, чести моей племянницы объявить во всеуслышание, об их помолвке. Здесь и сейчас, в присутствии аксакалов двух уважаемых тухумов Клаяр и Улаяр. Надеть на голову Серабе платок «Гюльменде» от тухума Улаяр и объявить ее невестой Мюфрина. Уважаемые аксакалы, я предельно ясно изложил требования тухума Клаяр и хочу услышать из уст старшего тухума Улаяр, удовлетворение нашего требования.
После выступления Сабира, наступила тишина. Все присутствующие обратили свои взоры на мудрое, изрезанное морщинами, лицо старшего аксакала Мамраг, из тухума Улаяр. Он продолжал молчать, перебирая коричневые с блеском бусинки четок, обратив холодный взгляд на узор ковра, расстеленного на земляном полу. Все присутствующие соблюдали тишину и молчание, этого требовал горский этикет, когда слово было за старшим аксакалом.
Сидящие на полу представители тухумов ждали. Сырая земля давала о себе знать. Нижние конечности их немели от холода, а аксакал Мамраг, сидящий на пышной роскошной подушке, не спешил с решением. Но вот после томительной, долгой тишины, старший аксакал обвел взглядом присутствующих и обратившись к отцу Мюфрина спросил:
— Ну, ата, Гюльфидин, чего скажешь?
— Я всегда, уважал и выполнял решения нашего мудрого старшего аксакала, — Гюльфиди сделал паузу, устремил свой взгляд в потолок, словно искал там, какую-нибудь щель. Убедившись, что потолок состоящий из плотно уложенных ровных липовых жердей, без дефекта, он опустил глаза и с возмущением сказал, — эта девушка дочь иноверки – чужестранки. Мы Улаяры никогда и никому не позволим испачкать нашу чистую кровь, смешивая её с сомнительными людьми.
— Ты что говоришь, — не выдержвл Сабир, — Серабе дочь моего брата и Вы все сидящие здесь, знаете о порядочности моего брата Сардара и нашего тухума Клаяр. Этими словами, ты Гюльфидин, оскорбляешь моего брата и в его лице весь наш тухум. Если вы не примите наши условия, не будете уважать и соблюдать обычаи и традиции нашего народа, то мы кровью виновных восстановим справедливость.
— Успокойтесь! Сабир и ты Гюльфидин, — резко сказал аксакал Мамраг, — наш народ никому не позволит пролить безвинную кровь. Сейчас не те времена. Участникам необдуманных разборок, с рук это не сойдет. Раз у нас не получился дружеский диалог, сопровождающийся народной мудростью, с соблюдением горского этикета, то я, как и наши предки, считаю, что дети являются продолжателями рода отцовской линии и в них течет кровь отцов. Мать, в определении, чей ребенок, никакой роли не играет. Отсюда, я как старший аксакал, вынесу решение. Первое – девушка Серабе, какой бы не была ее мать иноверкой, как их там называют, — слегка кашлянул в кулак аксакал Мамраг, и сделал паузу. В это время из-за двери мальчишеский голос выдал подсказку – «японцы».
— Японцы, так японцы,- с улыбкой повторил Мамраг, сделал паузу, обвел мудрым взглядом Гюльфидина из тухума Улаяр и Сабира из тухума Клаяр, — ну вот, — спокойно продолжил старший аксакал, — эта девушка – наша хинка, отец её Сардар, наш из тухума Клаяр. Для принятия столь важного решения, о будущем детей, с обоих сторон должны присутствовать их отцы. Это значит, чтобы дать силу моему решению, должны присутствовать и Гюльфидин – отец Мюфрина и Сардар – отец Серабе, — Мамраг, немного помолчав, добавил, посмотрев на Гюльфидина и Сабира, — никаких мне самосудов. Я вас обоих, при народе, предупреждаю.
Когда мужчины стали расходится, женщины, подслушивавшие разговор у дверей, бросились врассыпную, толкаясь, топча друг другу ноги, каждая старалась удалиться от дома Гюльфидина, как можно дальше, чтобы не попасться на глаза мужчинам. В этой суете, Сури, как бы невзначай и без заинтересованности, но так, чтобы все услышали, весело сказала:
— И что за проблему создает старший аксакал. Если Серабе иноверка с легким поведением Улаярам не нужна, то я согласна отдать за Мюфрина мою красавицу Пери. Она учится с ним в одном классе. Мальчик он хороший, красивый и тухум его знатный. Я давно мечтаю породниться с ними и иметь такого зятя. Да и сама Маржана пусть вспомнит, как выходила замуж за Гюльфидина.
***
Маржана, мать Мюфрина — молодая симпатичная женщина-горянка лет тридцати с серыми глазами, красивой осанкой и мягкой улыбкой на лице. Улыбалась она всегда, чуть-чуть приоткрывая изящный рот с тонкими губами, в щелке которых виднелись золотые зубы. Тогда золотые коронки были показателем состоятельности человека, его богатства. Маржана была из бедной, многодетной семьи, у нее было много сестер и в их роду все ругали её мать за то, что она рожала дочерей. Да и отец Маржаны не был образцовым горцем. Поэтому она старалась держаться подальше от них.
Маржана всегда была приветлива со всеми, не вмешивалась в соседские интриги, женские ссоры и сплетни. В селе, все от мала до велика знали о ее достоинствах и если поговорка гласит «Из грязи в князи», то это не о ней. По ней сохли многие состоятельные парни, ее ровесники из благородных тухумов, но никому из них не позволяли на ней жениться. Её считали батрачкой из не родовитой семьи.
История её замужества была интересной и с хорошим концом, как в сказке о Золушке. В том году, в августе, когда утренний рассвет расходился с лунным светом, Маржана с сестрами батрачила на ржаном поле в долине Сумучал, у состоятельного односельчанина. Во время уборки ржи ей попался спящий заяц, а это, по преданию народа хинов, означало скорое замужества, к ее дому должны прийти богатые сваты.
Слух об этом распространился по всей Красной долине. Уже третий день заяц жил в бедной лачуге родителей Маржаны, а сватов, ни то чтобы из богатой, даже из бедной семья, все не было. Отцу Маржаны, этому неотесанному, ленивому горцу, было все равно за кого выйдут его дочери. Он готов был выдать их за первого встречного, хоть то будет бродячий дервиш или горец из другого села.
На четвертый день, когда вечерние сумерки поползли по Красной долине и задержавшиеся слабые лучи солнца, тускло освещали вершины гор, население Хина готовилось к вечерней трапезе, случилось то, что приключилось. Сестры Маржаны до сих пор в недоумении, что же тогда с ней случилось. Вдруг неожиданно, девушка резко встала с тахты, зашла в женскую половину комнаты, надела единственное нарядное платье из синего шелка, которое они с сестрами одевали по очереди и которое ей очень шло, как никому другому. Маржана взяла с подставки большой медный кувшин, артистично накинула его на плечо и пошла к роднику Асидады. Она шла грациозно, прижимая к девичьей груди, свой талисман – зайца.
По другой тропинке, ведущей к роднику Асидады, не спеша, беззаботной походкой шел красавец, интеллигентный парень из благородного тухума Улаяр, достойный сын своего отца – Гюльфидин. В тот вечер счастье улыбнулось Маржане и она от радости выпустила зайца на свободу.
Когда Маржана зашла под навес родника, проходивший мимо Гюльфедин, резко повернулся и тоже зашел под навес. Это поведение парня заметили женщины, находящиеся под навесом, обескураженные все ждали, что же произойдет дальше. Это был единственный случай за все время существования племени Хинов, когда мужчина осмелился зайти под навес родника, на исконно женскую территорию, тем более, когда там были женщины.
Улыбающийся Гюльфедин подошел к Маржане, взял ее за руку, помог ей поднять полный кувшин с водой на плечо и вывел из-под навеса родника. Каждый из них пошел своей тропинкой. Женщины в недоумении так и продолжали стоять с открытыми ртами. А потом три дня и две ночи играли свадьбу. Гюльфидин и Маржана по сей день живут в любви и согласии.
***
Как только слова Сури долетели до ушей матери Мюфрина Маржаны, всегда спокойная, она потеряв контроль над собой, крикнула:
— Сури! Никогда этому не бывать. Чтобы моего сына, моего ангела женили на твоей дочери Пери!? – сделав паузу, немного успокоившись, она продолжила, — Сури у тебя змеиное дыхание, а у твоей дочери змеиное жало вместо языка.
После словесной перепалки, две женщины сцепились и стали рвать друг другу волосы. Но когда появились мужчины, они опомнились и быстро отскочив друг от друга, разбежались в разные стороны. Уж слишком велик был страх перед мужчинами у женщин племени Хинов.
***
Опустившись на пол возле дверей своей комнаты, Серабе стала обдумывать план, как предупредить Мюфрина. Она очень беспокоилась за него. Наконец ее осенила мысль об окне в доме Мюфрина, о котором упоминал шипящий голос. Ей нужно как то незаметно выбраться из дома и предупредить его о грозящей ему опасности.
Закрыв изнутри двери своей комнаты, Серабе выключила свет, привязала удлинитель к ручке рамы окна и спустилась на ветку старого вишневого дерева, упирающегося стволом в стену. Царапая руки сухими мелкими ветками, с трудом перебираясь по стволу, она сползла с дерева на землю.
Окольной тропинкой, через мрачный овраг, заполненный всяким мусором, дрожа от страха при каждом шорохе, не оглядываясь назад, быстрой походкой Серабе добралась до дома Мюфрина. Она не думала о последствиях своего поступка. Ведь если кто-нибудь увидит ее сейчас здесь под окнами молодого парня, это будет еще больший скандал и позор на ее голову. За такой легкомысленный поступок, ложивший пятно на её род, девушка могла поплатиться жизнью. Оставить в живых человека запятнавшего род, считалось унижением для мужчин всего тухума.
Когда она подошла к изгороди со стороны окна, из темноты, прямо на нее смотрели два блестящих огонька. Серабе, дрожа от страха, зажмурила глаза и застыла на месте. Потом она почувствовала теплое дыхание на своей левой руке. Не шевелясь, приоткрыла один глаз, потом другой и увидела перед собой огромную собаку, ростом почти с нее. Она узнала бездомную собаку по кличке Алабаш, которую часто прикармливала. Собака лениво обнюхала девушку и не почуяв в ее руках съестного, пошла прочь.
Серабе подняла глаза вверх и увидела окно Мюфрина, которое, как и говорил Сани, было открыто. В комнате было тусклое освещение наверное Мюфрин читает книгу при настольной лампе, подумала Серабе. она нагнулась и пошарила рукой по земле, в надежде найти маленький камушек, что бы бросить его в окно. Поиски не дали результата, под окном была густая поросль высохшего сорняка.
Немного постояв и подумав, Серабе нашла выход из положения. Она оторвала пуговку от платья и бросила ее в открытое окно Мюфрина. Пуговица приземлилась на подоконнике со слабым щелчком, на который, находящийся в комнате не среагировал. Серабе оторвала еще две пуговицы и снова забросила их в окно. Пуговицы залетели в комнату и со слабой дробью, опустились на пол.
К окну подошел Мюфрин, слегка перегнулся через подоконник, что бы рассмотреть того, кто забросил в окно пуговки. Он был в майке. Наверное он готовился ко сну, — подумала Серабе и тихо от волнения, из ее высохшего горла вылетели слова, — «Это, я». Мюфрин наклонился еще ниже и сказал:
— Кто бы вы ни были, выходите на свет окна. Я никого не вижу.
Серабе босыми, онемевшими от ночной сырости после дождя, ногами сделала пару шагов и её красивое лицо, как пристыженная луна, выглянуло из темноты, освещенное матовым светом, льющимся из окна. Увидев её, Мюфрин хотел что-то сказать, но от волнения у него тоже пересохло в горле, он не мог понять, это во сне, или наяву с ним происходит.
— Мюфрин выйди пожалуйста. Мне надо что то важное тебе сказать, — услышал он вновь голос Серабе и понял, что это все происходит с ним наяву.
— Сейчас, — ответил он и отошел от окна.
Через несколько секунд он, в спешке накинутой рубашке, выпрыгнул из окна, — нам нельзя здесь оставаться, а тебе тем более, — сказал Мюфрин и аккуратно взяв Серабе за руку, повел ее по узкой тропинке, к пойме реки.
Спустившись к реке, Мюфрин вскарабкался на большой валун, размером с небольшой дом. Потом подал руку Серабе и подтянул ее к себе на камень. Это было его любимое место. Когда он хотел побыть один и что то обдумать, он приходил именно сюда.
Сердце Мюфрина сжалось, когда Серабе, заикаясь, с волнением, рассказала ему, то что услышала, из окна кухни своего дома. из глаз ее катились слезы.
— Я хочу домой в Питер, но думаю они не дадут мне уехать, — закончила свой рассказ Серабе.
Какое то время Мюфрин молчал, потирая босой ногой гладкую поверхность валуна. Каждому, сказанному Серабе слову, Мюфрин верил. Он хорошо знал обычаи и традиции родного горного племени. И в тоже время, ему очень нравилась Серабе, ему все время хотелось быть рядом с ней, всматриваться в ее красивые глаза, будто тонкой изящной кистью художника, нарисованные на лице. Он знал всех девочек племени Хин, но такого влечения как к Серабе, у него к ним, не было. Ему все время хотелось разговаривать с ней, слушать её тонкий голосок. Эта городская девчонка из Питера так запала ему в душу, что он готов был идти за ней, хоть на край света только бы помочь ей.
После недолгих размышлений Мюфрин встал, подал Серабе руку и уверенно сказал:
— Пойдем.
Она молча встала и уверенно пошла рядом с ним. Девушка доверяла ему безгранично, ей было хорошо и спокойно рядом с ним.
