А мысль стучится, — мыслить хочется
(Литературная композиция)
***
Мне в этот вечер плакать хочется,
И сам не знаю почему.
Слетела с ветки тихо горлица.
Быть может, к другу своему?
Звезда упала за околицей.
С какою целью? И к чему?
В груди и мается, и колется…
Как больно сердцу моему.
Как одиночества мне хочется,
И быть ненужным никому:
Взлететь в порыве в небо кречетом
И рухнуть камнем, но к чему?
Нужна ли эта жертва глупая
Тебе и Богу моему?
А мысль стучится, — мыслить хочется,
И сам не знаю, почему?
Просыпаюсь неожиданно.
Ну как-то вдруг. Никто меня не окликал, не будил, не звал.
Открываю глаза, всматриваюсь в комнату, минуту вдумываюсь в себя, вникаю, потом опускаю ноги.
Окно заливает необычный свет.
Он цвета серого алюминия, мертвецкий.
Наваждение. Какое-то наваждение.
По спине пробегает холодок, словно шаловливый скорпиончик. Вглядываюсь в настенные часы. Два часа ночи.
Казалось бы, меня должна охватить жуть, но ее то, жути, и нет, а просыпается интерес и вопросы.
Ну и наваждение, черт побери.
Вдеваю ноги в теплые домашние тапочки, надеваю халат и выхожу на балкон.
Луны нет, нет и ни одной звезды. Все залито алюминиевым светом. Черт побери, говорю себе, здесь же не Север, чтобы были белые ночи, да впрочем, и в белых ночах такой свет вряд ли бывает.
Мысли начинают приводить меня в чувство, мысли – реальность, да плюс я – живая реальность, что меня успокаивает.
Да что же это такое, черт побери, — высказываюсь вслух возмущенно и подхожу к перилам балкона.
— Не ропщи, приемли и познавай, — слышу голос.
— Не ропщи, приемли и познавай, — с ехидством передразниваю я. – Что познавать? Эту мертвечину? – И вдруг осекаю себя: — а ты кто? Чей это голос?
— Так тебе что же, не нравится такая пустота? – голос звучит тихо, тоже с ехидством. Это безграничное пространство?
— На часах два. Где ночь? Где звезды? Где галактика? Что это за срамной мир? И кто есть ты сам? – повышаю я голос.
— Я? – голос посмеивается. – Я – это ты.
— Как тебя понять: я – это ты? То есть ты – это я?
— Не запутайся и не пугайся, – он опять смеется. – Ты ли не знаешь, что в душе каждого человека живет его двойник. Он может быть и советчиком, а может и губителем, может уберечь чистоту души, а может и утопить в пороках…
Чувствую, как в черепной коробке приходит в движение мое серое вещество: напрягается и расслабляется, будто дышит.
-Ты же философ, тебе ли неведомо существо человека, — говорит он тихо. – Подойди к перилам, перешагни…
— Ты что, спятил, дружище, хочешь, чтобы я рухнул вниз с тринадцатого этажа? А еще считаешь себя мною. Темнишь, брат, не верю я тебе.
Он смеется:
— Но я же – это ты. Я, как говорится, в тебе. Если рухнешь, то вместе. А не рухнешь, так познаем пустоту.
— Что познаем? – удивленно произношу я, но сам уже подхожу к перилам, перелезаю через них, ступаю на алюминиевой свет и иду. Осторожно, медленно иду. Прибавляю шаг. Умопомрачительное наваждение. Я иду по небу. То есть по пустоте. Подо мной – пустота в двенадцать этажей, пустота, а я разгуливаю? Как возможно? Да и возможно ли?
— Черт побери этот мертвецкий цвет, откуда он приполз… — не успеваю закончить мысль, как на меня обрушивается тьма. Вверху, внизу, слева, справа, вокруг, повсюду вспыхивают синие, зеленые, изумрудные россыпи. Их не счесть. Такое ощущение, словно все вокруг накрыто тончайшей гилью из драгоценных камней.
— Потрясно, — произношу я шепотом, — такой красоты не увидишь из окна комнаты.
— Да и с земли, — соглашается со мной голос. – А из пустоты увидишь.
Внезапно я вздрагиваю и оглядываюсь.
Дома моего нет. В ночной пустоте, в пустом пространстве, я спокойно шагаю, словно по ровно проложенной дороге без обочин, без начала и конца. Внезапно кто-то в висок выстреливает мысль, словно пулю: — а вдруг что-то произойдет на этой пустой дороге и меня понесет неестественная сила – и куда?
— Философ, — меня вытаскивает из состояния страха голос. – Не тебе ли знать, как Иисус ступил из лодки на воду и спокойно пошел, чтобы развеять неверие учеников своих.
— Но под ногами Иисуса была материя, а не пустота.
— Какая еще материя?
— А вода разве не материя?
Пораженный и восхищенный блистающими нитями бесконечной шали – паутины, россыпями золотого свечения, я иду по пустоте, ускоряя шаг и тихо повторяя:
— Звездам числа нет, бездне дна.
— Ломоносова вспомнил? – удивленно спрашивает мой собеседник.
— А что, эти слова принадлежат Ломоносову? – спрашиваю его.
— Будто не знаешь, философ, — тихо смеется он.
— Ты не подначиваешь? На самом деле слова Ломоносова?
— Мысли у тебя пробуждаются, а вот с памятью, боюсь, худо.
— Но святой старик Рабиндранат Тагор…
— А это кто еще, не индус ли, поэт, философ, просветитель…
— И йог, перебиваю собеседника. – Как изящно выразился он о подобном феерическом видении. Забыл, небось?
— Сейчас вспомню…
— Не утруждай себя. Лучше послушай.
«Если ты ночью хочешь увидеть солнце, то когда же ты увидишь звезды».
Видишь ли, какому-то радже захотелось ночью увидеть солнце.
Ты можешь представить такую картину: ночь:…и солнце в небе. Умопомрачительно. И как просто объясняет такое умопомрачение мудрый старец. Слушай, брат, что-то мне неуютно стало, как бы чего не случилось.
Тихий смех меня успокаивает.
— Ты мыслишь, — значит, ты живешь.
— Но при чем тут это слово – «ты мыслишь»…
Что хочешь этим сказать?
— Дорогой мой, способность мыслить – это хорошо, а мыслить здраво – это уже шаг к созиданию. Ну представь себе, что ты не мыслишь, кому нужно твое существование?
— Оставь меня и мои мозги в покое, — в утомлении, не в раздражении, а именно в утомлении произношу я. – Мои мозги отупели от твоих поучений и назиданий. Порядком глупых.
Я продолжаю путь по темной пустоте. Долго молчу. Ни о чем не думаю. Молчит и мой двойник.
И вдруг:
— А куда ты торопишься?
— Хочу дойти до звезд.
— Для чего?
— Узнать, есть ли там пустота.
Его смех оглушает меня. Наконец он успокаивается.
— И между звездами пустота, и между планетами пустота. Все они находятся в пустоте, в безграничном пространстве. Опусти-ка руку в карман халата, найди в нем камешек, или горошек, или крошку хлеба… Нашел? Вытащи и подбрось в пустоту. Подбросил?
— Поплыл, и не попрощался.
— Вот теперь к нему будут приставать космические пылинки, всякая мелкая пакость, на помощь ему придет космическое магнитное поле, космическая энергия, через миллионы лет он увеличится до метероида или астероида и будет гулять в пустоте, через миллиарды лет может стать планетой. А создателем его явился ты. Мироздание может, и будет жить и без нас, а вот мы без него не можем. Оно нас создало, нами манипулирует, экспериментирует, управляет.
Ты вот идешь по пустоте к звездам. А знаешь длину пути до первой? Миллионы лет… Да ладно, успокойся, позволю мыслям передохнуть.
Мне вдруг становится спокойно и уютно в этом безбрежном, бездонном и бесконечном вакууме. А между прочим пустота – духовный постулат буддистов. Десятки лет назад мне довелось познакомиться с пожилым бурятом, и он много и с удовольствием разъяснял, что буддизм не религия, а образ мышления, образ мысли его народа и для них. Пустота – не пустое слово. Они считают, что все вокруг нас — пустота, мы рождаемся в пустоте и после жизни уходим в пустоту, и следует так прожить жизнь, чтобы не испоганить ее дурными делами и помыслами. Нечистью. Ведь в этом вакууме должны чисто и честно прожить и дети наши, и дети детей наших. Вот так-то. И как все это понять и не утомить мозги…
— Вот видишь, сколько мыслей подарил тебе бурят…
— Позволь, я же не с тобой разговариваю, а с собой…
— Ну и что с того? Я же это ты. Твои мысли – и мои.
— Тьфу ты…
— Не плюй в пустоту, она стерильна.
— Слушай, брат, кто-нибудь знает законы вакуумного мира? Я прихожу к пониманию, что мироздание – пустота. Не кощунственно ли?
— Эйнштейн все знал?
Вопрос ставит меня в тупик:
— Мне это откуда знать?
— Иосиф Виссарионович?
— Это еще кто?
— Товарищ Сталин.
— Ты меня провоцируешь, негодяй, — вскипаю я, но тут же успокаиваю себя. – Рассказывают, что за обедом со своими соратниками, ведя философские беседы, он как-то заметил: — нет человека, который бы все знал.
— Ну, в таком случае нам с тобой легче, — тихо смеется мой собеседник. – Важно, что ты еще мыслишь.
В бархатной тьме в мою сторону, переваливаясь и кувыркаясь, источая голубое сияние, плывет глыба. Меня еще не успевает охватить страх, а она уже далеко от меня и вскоре вовсе исчезает. Вот оно как. Страх не успевает охватить, а ужас сковал с головы до пят, каждый нерв.
Что бы со мной стало, если бы…
— Видал, такие глыбы вырастают от крох, которую ты подарил вакууму. Этой, наверное, сотни миллионов лет, а через миллиарды она станет планетой, если к тому времени не разобьется о другую или не сольется с иной… — собеседник тяжко вздыхает и с сожалением произносит: — дооолго приходится ждать рождения материи.
— Послушай, болтун, ноги уже не держат. Какое расстояние я прошел в этой тьме, здесь нет ни времени, ни пищи, ни воды… Проклятая пустота…
— Не смей ругать ее. В ней рождаются и исчезают.
— Да уж ладно. Я хочу сесть. Не провалюсь в тартарары?
— Давно уж провалился бы, — смеется собеседник.
Я сажусь, скрестив ноги по-турецки, потом заваливаюсь на правый бок, вытягиваю осторожно ноги, подкладываю под правую щеку левую ладонь и лежу как черт знает кто в черном бархатистом безграничном вакууме.
Холодное, мокрое касается моей щеки. Одергиваюсь. Мокрота ложится на нос, на его кончик. Открываю с трудом глаза. Напротив моих – две большие стальные пуговицы. Они глядят на меня в упор, тупо, бессмысленно и …позывно. Убирайся прочь, кричу я безголосо. Где я? Только что лежал в черной пустоте, один в кромешной тьме, а это кто или что за невидаль?
— Вглядись, кто вытащил тебя из вакуума – двойник смеется.
— Да это же мой Арчик. — В моем голосе чувствуя радость, ласку, невидаль ложится мне на грудь, голову уютно кладет на плечо и принимается сопеть.
Это большой сиамский кот.
Я спрыгиваю с кровати.
Солнце тычется головой в мое окно.
Все как-то неестественно. А пустота, по которой я шел сам не зная куда, была естественной? А черный бархат ночи, на который я лег отдохнуть и уснул, естественно?
Что происходит? Кто или что заставляет нас мыслить, мучиться в поисках истины, рассуждать о мирах, о предназначении человека, ворошить серое вещество в черепной коробке, чтобы — когда придет время – не уходили в другой мир тупоголовыми дураками?
Я упираюсь лбом в горячий лоб солнца. И размышляю. И безнадежно думаю: эти мысли измучают меня. И откуда они берутся? Может, мир наш еще не окончательно сформировался? А что вообще сформировалось в мироздании. Черт побери, опять мысли…
Феликс Бахшиев
