Михаил Залиханов, Герой Социалистического Труда, депутат Государственной Думы, Действительный член РАН
«Русский пристав»
(Почему памятник генералу Н.Г. Петрусевичу жители Карачаево-Черкесии хотят установить в своей столице?)
Сейчас много говорят о том, какой традиционно была и какой должна быть роль русских на Кавказе, тем более, что сегодня Северо-Кавказский федеральный округ возглавляет русский человек, представитель великой России, гражданами которой все мы являемся.
Народная память хранит и положительные, и отрицательные примеры управления нашим горным, гордым и превыше всего ценящим свое достоинство и справедливость многонациональным краем.
Наше будущее зависит от того, насколько серьезно и уважительно мы отнесемся к положительным примерам из накопленного нами опыта, насколько глубоко и конструктивно мы будем анализировать его и насколько полно все лучшее из содеянного за многие десятилетия будет использовано в сегодняшней беспокойной жизни.
В историю строительства нашей общей великой российской цивилизации незабываемые строки вписал Николай Григорьевич Петрусевич. Именно благодаря усилиям таких людей, как он, кавказцы не только стали осознавать себя полноправными россиянами, но и сумели сохранить свою самобытность, развить и явить миру свою культуру и недюжинные созидательные, в том числе – и творческие способности.
В 1865 году Верхне-Кубанское приставство, в которое входил Карачай, было преобразовано в Эльбрусский округ. Его начальником стал Н.Г. Петрусевич, которого по привычке в народе называли «приставом». Именно ему было суждено покончить с крепостным правом в регионе. Задача, которая стояла перед ним, была чрезвычайно сложна. Ему нужно было наладить новый, прогрессивный уклад жизни и обеспечить, как теперь принято говорить, бескризисное развитие края. Да, старый уклад уже не устраивал ни биев (князей), ни узденей (дворян), ни, тем более – крепостных крестьян, но тем не менее – был привычен и для тех, и для других, и для третьих. Инерция старого была настолько сильна, что реформы буксовали не только на Кавказе, но и по всей России.
Для того, чтобы преодолеть вековую силу привычки, от проводников новых государственных идей требовались не только энергия, но и творческий подход, недюжинные организаторские способности, высокая человеческая порядочность и обостренное чувство долга перед народом и государством.
К своей работе Петрусевич приступил чрезвычайно добросовестно и ответственно. Начал с того, что изучил не только карачаево-балкарский, но и черкесские языки, поскольку во вверенный ему Эльбрусский округ входили и несколько черкесских и абазинских аулов. Он счел это необходимым, чтобы из первых рук узнавать мнение не только дворянства, но и простых крестьян о том, что нужно для реформ и как идут перемены.
Он, действительный член Русского географического общества, стал одним из первых беспристрастных историографов и исследователей обычаев и нравов горских сообществ. Именно из работ, инициированных им, многие карачаево-балкарцы и черкесы, в том числе – и я, узнали о корнях своих родов, уходивших в глубокое прошлое.
О самом же Петрусевиче я, как и большинство горцев, узнал через устные предания еще в детстве. Тогда наша семья пребывала в ссылке в далекой Киргизии. Недалеко от нас, на окраине селения Ивановка, жили карачаевцы Эбзеевы. Дайда Эбзеев, так же, как и мой отец Чокка, были людьми уже весьма преклонного возраста. Они вместе пасли скот соседей на бросовых землях за Красной речкой, левым притоком Чу, разделяющей киргизские и казахские земли. Моста через Красную речку не было. При сильных дождях она набухала и становилась опасной и для человека, и для скотины. В обычное же время летом и зимой вода на перекатах не поднималась выше колен взрослого человека. Уже в шесть-семь лет мы с сестрой Валей ходили у стариков в помощниках-подпасках. До сих пор помню обросшие скользкими водорослями камни брода и зимнюю боль от цыпок и трещин на пальцах и подошвах ног, покрасневших от мороза, снега и ледяной воды. Удивляюсь, как это все выдерживали сами пастухи, которым уже тогда далеко перевалило за девяносто лет.
Другое дело – летом. Когда коровы в знойный полдень подтягивались к реке, после скудного своего обеда в тени какой-нибудь ближайшей к воде акации или карагача старики-кавказцы позволяли себе расслабиться. Пускались в рассуждения о сыновьях, находящихся на фронте, о Берии и Сталине, о гражданской и Отечественной войнах, о переселениях, об изменниках-полицаях, немецких холуях и о многом другом, словом – о перипетиях жизни и истории своих народов и судьбах России. Вспоминали они и о деяниях выдающихся мужей Кавказа, снискавших славу в века.
Часто к ним присоединялись и другие аксакалы селения: Лукман Ульбашев, Шагабан Кучуков и более «молодой», восьмидесятилетний, Баттал Уянаев. Позже я узнал, что сын Шагабана Кучукова– Магомед был дважды представлен к званию Героя Советского Союза, но каждый раз Золотую Звезду Героя заменяли другой наградой. Представителю репрессированного народа носить столь высокое звание не полагалась.
Слушать разговоры стариков было интересно и познавательно. И хотя прошло с тех времен более 65 лет, многое из услышанного легло мне на душу и осталось в памяти.
Дайда Эбзеев часто возвращался к образу легендарного на Кавказе человека, которого называли, как я уже говорил, «русский пристав», а в просторечии – «Зуккупристоп» – «Косоглазый пристав». Это прозвище карачаевцы дали Петрусевичу из-за того, что он слегка косил на один глаз. Петрусевич, конечно, о прозвище знал, но никогда за него на своих подопечных не обижался.
Когда говорили о героизме русских в борьбе с турками, которых Империя неоднократно побеждала и вытеснила с Северного Кавказа, приводили в пример мужество боевого русского офицера «Зуккупристопа». Возглавив Эльбрусский округ, его начальник не только наладил беспощадную борьбу с тогдашним проклятьем этих мест – массовым угоном скота и лошадей, но и лично участвовал в схватках с абреками.
Имя «Зуккупристопа» над Красной речкой было на слуху постоянно. Чего бы старики ни касались в своих разговорах: отношения к законам и обычаям, вопросов чести и справедливости, в пример непременно ставился «Зуккупристоп». В этой связи мне очень запомнился такой рассказ Дайды Эбзеева.
Однажды отряд «Зуккупристопа» зашел в карачаевское селение Учкекен, что под нынешним Кисловодском (тогда Кисловодск назывался по-карачаевски – «Нарсана»). Николая Григорьевича пригласил в гости богатый карачаевец из известного рода Байчоровых. Петрусевич и хозяин расположились на открытой веранде дома, а рядом во дворе был накрыт стол для старшин отряда. Среди них были и казаки, и горцы, был и Кеккёз– отец Дайды Эбзеева. Николай Григорьевич возвращался из погони за скотокрадами после масштабного и дерзкого угона скота в Сванетию, в котором принимала участие «сборная команда» отчаянных карачаевских и черкесских абреков. Отряду удалось отбить большую часть ворованного, задержать участников и пособников этого разорительного набега, несколько известных разбойников погибли в бою.
Естественно, за столом шла речь о необходимости ужесточения борьбы со скотокрадством. Начальник округа говорил, что безжалостно, с волчьим билетом, будет гнать с работы чиновников, которые покровительствовали или не могли делом противостоять нарушителям российских законов.
Во время беседы в дальний угол двора зашла пожилая женщина с тяжелой ношей хвороста на спине, и «пристав» ее заметил. Он приказал подозвать ее к нему. У лестницы на веранду рядом со столом охраны остановилась одетая в рубище, изможденная непосильным трудом старая горянка. Петрусевич спросил ее на карачаевском языке, кто она и какой фамилии. Она назвала фамилию, сказала, что близкие давно померли, а она уже вот 50 лет батрачит на Байчорова. На что Петрусевич, обращаясь и к женщине и к окружающим, сказал: «Она достаточно на своем веку потрудилась для семьи Байчоровых. Белый царь сегодня таким людям, как ты, дает возможность работать на себя, освобождая своих подданных от крепостных повинностей. В течение трех дней тебе твой бывший хозяин Байчоров даст жилье, дойную корову, которую обеспечит сеном. Он также будет тебе до самой смерти выделять муку, просо и соль. Иди, женщина, с миром, да живи долго». Русский дворянин Петрусевич рассчитывал и на благородство горских дворян, а это качество, как известно, определяется не только древностью рода и достатком, но и великодушием.
Женщина не верила своим ушам, хотя «русский пристав» произнес свою речь на ее родном языке. Когда, наконец, после объяснений Кеккёза, поняла смысл сказанного, она упала на колени и стала целовать землю, приговаривая: «О, орус, будь счастливым, да пусть Аллах мои годы жизни отдаст тебе. Аллах на радость всем нам послал тебя к нам в Карачай. Люди правду говорят: хотя ты и не мусульманин, но ведешь себя так, будто Аллах тебя нам послал. Счастья и благополучия, сынок, желаю тебе и твоей семье».
В ответ Петрусевич, обращаясь и к многочисленным домочадцам князя, столпившихся вокруг бабки, говорит: «Ты, мать, благодари не меня, я всего лишь слуга, благодари Белого царя. Он хочет, чтобы все его подданные были вольными людьми, исправно трудились и жили в достатке, рожали здоровых детей, благодарили нашего Единого Бога во всей России, в том числе — и на Кавказе. Для этого теперь по всей стране устанавливаются новые порядки. Но не все ваши муллы и бии, и далеко не всегда, хотят принимать новые законы и неукоснительно следовать им. Но и такие поймут, что это и в их интересах. Иди с Аллахом».
После того, как прислуга увела бабку, он, обращаясь до сих пор не проронившему не единого слова, побледневшему хозяину дома, сказал: «Князь, ты слышал, что я сказал. Как же тебе, правоверному мусульманину, не стыдно мучить тяжелой работой старую женщину? Хороший хозяин и осла своего не доведет до такого состояния. Как ты предстанешь перед Аллахом, если она у тебя не одна такая? А сейчас твой хлеб и соль мне в горло не полезет, я уезжаю. Спасибо». После этого пристав обратился к моему отцу Кеккёзу и сказал: «Через три дня проверь, как там дела у старухи, и доложи».
Но если речь шла о прямых нарушениях закона, Петрусевич нравоучениями, достаточными для того, чтобы благородный человек исправил свои просчеты, не ограничивался. Если речь шла о преступлениях, которые в рамках прежних, феодальных порядков, рассматривались, как неизбежное зло, он к уговорам не прибегал, но строго следовал букве закона. Незадолго до этого сына одного из самых знатных эффенди Карачая из знаменитого рода Крымшамхаловых он по суду отправил в Сибирь.
Безусловно, перед этим он предупреждал его, чтобы он прекратил воровские наезды на станицы кубанских казаков. Но тот предупреждениям не внял, за что и поплатился (точно такой же ценой платили тогда за собственное преступное самодурство, самоуправство, казнокрадство и русские дворяне).
«Зуккупристоп» не только строил больницы. Гуманизм реформ он видел и в строгом исполнении законов и с его нарушителями поступал в точном соответствии с требованиями этих законов, не взирая на богатство и общественное положение.
…С фронта живым к Дайде Эбзееву вернулся только старший сын Абубекир, двоих младших Дайда так и не дождался. Степенный, в возрасте, красавец Абубекир позванивая блестящими орденами на мощной груди, вызывал уважение у всех жителей селения, и у переселенцев-чеченцев и балкарцев, и у русских и киргизов. Он много рассказывал о войне, об отваге и мужестве и всегда заканчивал словами: «Лучших солдат, чем русские, я не видел». И снова разговор заходил и о благородстве русского человека, и опять начинали вспоминать «Зуккупристопа».
Как проводника великих реформ Александра II, Петрусевича в первую очередь интересовала реальная картина социально-экономических отношений на Северном Кавказе. Именно он обратил внимание на малоземелье карачаевцев, как на тормоз этих реформ, и предпринял практические шаги для того, чтобы решить эту проблему в интересах всех социальных слоев населяющих край народов.
В своем анализе горской жизни он исходил из того, что в Карачае уже сложились феодальные отношения, а не родоплеменные, как считали политологи тех времен, и развеял иллюзорное представление об отсталости горцев, царившее в то время в европейской науке.
Одной из трудных проблем, которые поднимала и предполагала решить реформа, были так называемые «выкупные платежи». Свободные крестьяне должны были свою землю выкупать у хозяев. Их размер (как и по всей России) зависел от прежде существовавшего оброка. Но они были меньше оброчных! Эффективно развитие «выкупной операции» означало замену бессрочных, увеличивавшихся каждые 20 лет оброчных платежей за барские угодья, находившимся только в пользовании тех, кто их обрабатывал, относительно умеренными срочными платежами. Но платили-то они, фактически, уже за свою землю!
Но эту стратегическую, долгосрочную меру необходимо было объяснить людям, мало того – добиться, чтобы они ощутили собственную выгоду от преобразований. И Петрусевич сумел сделать так, чтобы действия государства поняли все слои горского общества.
Этой же цели способствовало и то, что безземельных горских крестьян, в результате усилий Петрусевича, в крае практически не осталось. Олицетворяя закон, правду и справедливость, Н.Г. Петрусевич снискал огромное уважение населения края, расширил социальную базу реформ. Поэтому он игнорировал тех, кого такое положение не устраивало, кто хотел неоправданных привилегий, потому что за ним стояли сила общественного мнения и закон.
Интеграцию края в экономику юга России он начал с создания транспортной инфраструктуры, что позволило горцам развивать рынки сбыта для производимой ими продукции и открыло возможность покупать у себя дома товары фабричного производства из других регионов страны, изделия мастеров со всего Кавказа. Строя дороги, он открывал новые возможности для межнационального взаимодействия.
Другими словами, начальнику округа удалось не только вовлечь кавказские народы в общее российское дело, но и вывести их в лидеры грандиозного модернизационного проекта, задуманного и осуществленного императором Александром II.
Здесь хотелось бы добавить и следующее. Бесценные исторические памятники древнего христианства в Карачае сохранились невредимыми до наших дней. И в этом тоже немалая заслуга Петрусевича – ученого, который знал, что эти памятники – свидетельства христианского периода в истории коренных народов Кавказа. Почему в соседней Балкарии и Дигории их не осталось, хотя такие реликвии были и там? Потому что некомпетентные уездные начальники и православное духовенство стали поощрять претензии на земли, где были расположены храмы, как на искони «христианские». И местные князья просто вынуждены были уничтожить то, что давало повод для подобных притязаний, тем более, что жителей этих мест – балкарцев и дигорцев, уже исповедовавших ислам, авторы «проекта» предполагали переселить в другие районы Российской империи, заселенные тюрками-мусульманами.
Глубокая порядочность, государственная мудрость, нацеленность на достижение не собственного, но общественного благополучия были оценены по достоинству. Назначенный руководителем Баталпашинского (Баталпашинск– до 1939 название города Черкесска) уезда, Петрусевич стал не только генералом, но и одним из тех людей, которым было доверено дальнейшее строительство великой империи. Он был направлен в Среднюю Азию как руководитель, способный противостоять замыслам Великобритании, стремившейся превратить этот регион в свою бесправную колонию. Характерно, что под его командованием был и горский отряд, прибывший вместе с ним с Северного Кавказа. И за Каспием он провел несколько выдающихся географических и этнографических исследований, результаты которых вошли в золотой фонд российского востоковедения. Но любовь к Кавказу и его людям навсегда сохранилась в его душе.
«Джамагат! Если ваше сердце примет, похороните меня в Карачае…», – так он сказал, прощаясь с жителями уезда, отправляясь к новому месту назначения.
Лучшие погибают. Генерал Петрусевич пал смертью храбрых – был убит персами в январе 1881 при проведении разведки среднеазиатской крепости Геок-Тепе. Когда эта трагическая весть дошла до Баталпашинского уезда, карачаевцы, и не только они, обратились к семье покойного и к Императору с просьбой перенести останки генерала в Карачай, чтобы он обрел вечный покой именно там. Разрешение было получено.
Великий осетинский поэт К.Л. Хетагуров так писал об этом: «Любовь туземцев к Петрусевичу была настолько сильна и искренна, что после безвременной его кончины на поле брани туземцы Баталпашинского уезда, в том числе и осетины, на свои средства перевезли прах своего любимца в Баталпашинск, чтобы похоронить его в ограде церкви, увенчав могилу надгробным мраморным памятником, и устраивают ежегодно в его память скачки близ нашего селения, в которых участвуют исключительно туземцы».
Сегодня решение о том, чтобы установить памятник Н.Г. Петрусевичу в центральном парке города Черкесска принято. Заложен и первый камень. Но мемориал чиновнику с большой буквы, который не только инициировал принятие и исполнение масштабных государственных решений, направленных на то, чтобы на Кавказе не было обездоленных, но не чурался и лично выкладывать в бедных саклях«энергосберегающие» печи из кирпичей, – всё еще нет.
Нет памятника государственному деятелю, который создал сеть русских школ, открыв Кавказу путь в европейскую цивилизацию, и в то же время активно поощрял Хадж в Мекку, способствуя укоренению свободы совести в многонациональном государстве.
Известная народная мудрость: «Кто прошлое помянет, тому глаз вон, а кто не помнит – тому оба» особенно актуальна и для современной России, и для Кавказа в первую очередь.
Модернизация экономики может производиться только с благими помыслами и чистыми руками. Поэтому увековечение памяти русского государственного деятеля, который в полной мере соответствовал своей исторической миссии на Северном Кавказе, есть дело не только карачаево-балкарцев и черкесов, которым он служил, и казаков, на которых опирался, но и руководства СКФО, для которого принципы деятельности Петрусевича не только могут, но и должны служить примером.
В заключение хотелось бы приветствовать конкретные шаги в этом направлении, которые при поддержке общественности были предприняты и предпринимаются руководством города и республики, и федеральных органов, которые понимают, что памятник Петрусевичу станет зримым напоминанием о том, что служение государству может быть самоотверженным, бескорыстным, мудрым – и только тогда эффективным.
