К 110-летию Гамида Рустамова
Нет никаких сомнений, что Гамид Алиевич Рустамов, которому 15 сентября этого года исполняется 110 лет, является, наряду с Алимпашой Салаватовым, символом Дагестанского театрального искусства, основой его успехов и достижений, залогом его перспектив и потенциала. «Национальный театр есть признак совершеннолетия нации, — писал великий русский драматург Александр Островский. — Так же как и академии, университеты, музеи. Иметь свой родной театр и гордиться им желает всякий народ…». И одним из тех, кто такую возможность – гордиться своим национальным театром – предоставил дагестанцам Гамид Алиевич Рустамов.
«Он был общедагестанским явлением», об этом проникновенно написала искусствовед Гулизар Султанова в своем предисловии к книге «Дагестан: Время… Судьбы…». Ибо он стоял у истоков дагестанского театра, у его, как говорится, колыбели, строил профессиональный театр народов Дагестана, прокладывал первые тропы нового искусства к народу. Он причастен к творческим судьбам многих актеров и режиссеров национальных театров. Он написал немало пьес, получивших прописку в разных театрах республики, и помог родиться целому ряду талантливых пьес других дагестанских авторов!..».
Очень важно, что Гулизар Султанова подчеркнула вклад Рустамова в становление, рост, творческое развитие драматургических талантов. Не секрет, что некоторые современные дагестанские режиссеры очень редко работают с авторами, предпочитая, как говорится, почивать на лаврах, причем частенько – чужих, ставя проверенные временем спектакли, творения классиков, причем порой даже невзирая на то, согласуется ли их содержание, их идейный фон с местными реалиями… А вот Гамид Алиевич не чурался такой работы. Лучшей иллюстрацией этой оценки может служить пример, связанный как раз с упомянутым мною выше Алимпашой Салаватовым.
Не случайно, что два этих великих театральных деятеля сошлись в одной эпохе, работали рука об руку, раскрыв колоссальные возможности сотрудничества драматурга и режиссера, создателя пьесы и постановщика спектакля.
Людям такого масштаба и такого таланта свойственна редкая зоркость, перерастающая в прозорливость, позволяющая разглядеть в пьесе – зерно будущего великого спектакля, в нескольких сценах и эпизодах – художественное полотно, отражающее важнейшие черты и особенности целой эпохи.
Такой прозорливостью, безусловно, обладал Рустамов. И это сознавали все, кто с ним, так или иначе, контактировал, общался, вел творческие дела. Его авторитет, как режиссера, был крайне высок, его мнение ценили и прислушивались, его оценкам доверяли. Характерен в этом плане пример его творческого сотрудничества с 
Салаватовым. Вот как об этом вспоминает сам Гамид Алиевич. «… Слава к Салаватову-драматургу пришла сразу и навсегда», — констатирует он в своей «Книге о моем театре», и тут же переходит к эпизоду, который показывает, что слава не вскружила голову известному драматургу. «Он (Салаватов), как ребенок, восхищался всем, что делалось на сцене, и часто спрашивал «как это делается?». Непонимание всей сложности и специфичности театра сказалось и в первом варианте его пьесы «Айгази», который отличался обилием материала, быстрой сменой действий, нагромождением событий. В пьесе предполагалось два-три пролога, более ста действующих лиц, множество актов и картин. Помню, когда я объяснил непосильность такой постановки, несмотря на всю значимость пьесы, он смущенно проговорил: «… Тебе, как режиссеру, видней… Скажи, что мне делать? Работы я не боюсь!». Это сцена ярко характеризует обоих: одного, как скромного, не боящегося критики автора, а второго, как тонкого мастера режиссуры, знающего всю подноготную своего ремесла…
К сожалению, такое доверие по отношению к себе, как режиссеру, Гамид Алиевич будет испытывать не всегда. Столкнется он и с непониманием, и с пренебрежением, вызванным завышенными самооценками своих коллег и подопечных, с их недоброжелательством и даже прямым предательством… В результате одного из них ему придется в 1952 году покинуть стены родного кумыкского театра и перебраться аж в Киргизию! Где, впрочем, он заслужил не меньшие почет и уважение, как режиссер и человек, чем в родном Дагестане…
Отметим, что это, как ни парадоксально, произошло в тот момент, когда он был в зените своей славы и мастерства, но они не смогли защитить его от ударов Судьбы в лице его недоброжелателей…
Гамид Рустамов был необычайно скромный человек. Он не любил говорить о себе, на расспросы о своей биографии отделывался общими фразами, ссылался на время, на общую со всеми судьбу, не отделял себя от народа, его успехов и испытаний. В этом, сверх скромности, есть и фактор отречения от личного, личностного в пользу надличного и общего, общественно значимого. Тем ценней те несколько строк, которые я хочу процитировать из все той же «Книги о моем театре», где он говорит о себе, о своей семье и детстве. Однако и тут его природное качество берет верх, и он дает им характерный заголовок «Немного о себе». Поражает стиль, избранный им для короткого рассказа, в нем есть что-то библейское, отсылающее к чему-то вечному и надмирному. «Сначала меня не было. Совсем не было, — начинает он, раздвигая в бесконечность границы своего явления в мир. — Двое молодых – Али и Изат — случайно встретились, но не случайно поженились. Естественно, у них, как это определено самой природой, родились дети. Не один и не двое, а целый детский сад – 11 душ! Среди них единственная девочка – Айханум. Которая, говорю это с болью, умерла через год после замужества от родов… В этот самый день, 15 сентября 1911 года, в семье Али родился 12-й ребенок, возвестивший о своем появлении громким криком на весь аул Аксай. Нарекли его Абдул-Гамидом. Вот и был я!».
Согласитесь, этот отрывок будто бы взят из Ветхого завета, книги, которая описывала мир и обитающих в нем существ крупными мазками, переходя, перешагивая через нюансы и детали, к самой сути, как говорится, беря быка за рога…
Эта метафора здесь тем более уместна, что, как пишет автор далее, «… мой отец, Али, был бедным, очень бедным человеком. Он работал каменщиком, водовозом, огородником, лавочником и, наконец, сторожем мечети…». Дальше последует признание, которое удивит читателя, потому что оно никак не согласуется со ставшим хрестоматийным образом Гамида Алиевича – человека глубоко светского, всегда с иголочки одетого, даже, не побоюсь этого определения, чопорного, с оттенками английского лорда и джентльмена. «Когда мне исполнилось семь-восемь лет, — доверительно сообщает нам автор, — меня отдали учиться в медресе…».
Казалось бы: где медресе, а где театральный режиссер?! Но есть в этом своеобразный символизм, ибо театр, по всеобщему признанию специалистов, вырос из обряда, который в свою очередь является и проявлением религиозных чувств и настроений.
«Учился я плохо и не подавал никаких надежд», — делает Рустамов признание, которое также противоречит нашему представлению о нем. Ибо вряд ли можно было найти в Дагестане личность более любознательную, одержимую жаждой знаний, чем Гамид Алиевич.
Оправданием такому нерадивому отношению в данном случае, наверное, может служить то, что карьера муллы или кадия — были не его стезей. А встав на свою линию, Гамид Рустамов работал и действовал так, что не заметить этого было невозможно. Не случайно, в 1935 году Наркомпрос Дагестана выбрал именно его для направления на учебу в Государственный институт театрального искусства им. Луначарского на режиссерский факультет! Режиссер – это особенное амплуа. Амплуа, требующее понимания человеческой психики и характера, что недостижимо без углубленного освоения как профессиональных, так и общих знаний, умения вникать в события и явления жизни. Очень точное определение этой профессии дала покойная великая актриса Людмила Гурченко, сказавшая, что деятельность режиссера требует «верховенства мысли», а этим верховенством Рустамов обладал в полной мере.
Но путь к достижению этого верховенства был непростой и долгий. Начался он в далеком 1925 году, когда по инициативе наркома просвещения Алибека Тахо-Годи в Махачкале была организована первая национальная театральная студия. «… я одним из первых поступил в нее, — не без гордости сообщает Рустамов. – Там и началась моя другая биография – биография актера, режиссера и драматурга, биография человека, нашедшего, наконец, свое место в жизни».
Через год эта студия была переведена в Буйнакск – тогдашний центр кумыкского района. Одновременно с театральной студией в Буйнакске открылась и студия музыкальная. Они как бы дополняли друг друга, открывая для молодежи того времени путь к большому искусству.
Двух лет хватило, чтобы первые итоги работы студии получили высокую оценку известного в ту пору театрального критика К.А. Хазова. В статье «Кумыкский театр в Дагестане» от 1927 года он писал: «… 30 человек, оставшиеся в студии, внушают немалые надежды, они обещают многое. За год работы серьезно и детально проработана история театра. Юноши-горцы уже знают Шекспира. Они пытаются уже писать сами, и в этой области ими достигнуто немало. Период учебы студийцев заканчивается и скоро они будут уже не студийцами, а законченными артистами, готовыми к работе на сцене».
В этом же году студия впервые выступает со своими постановками и выезжает на гастроли в аулы Нижнее Казанище, Нижний Дженгутай, Чали, Чудрен и др.
Как видим, география гастролей кумыкского театра вполне себе интернациональная, что отражает и особенность мировоззрения его будущего главного режиссера Гамида Рустамова. Он действительно был выше узконационального мышления, что нашло свое отражение и в «географии» его театральной деятельности: как известно, Гамид Алиевич начал свою режиссерскую работу в Кумыкском театре, но велик его вклад и развитие Лакского театра, куда он пришел в 1972 году по приглашению его художественного руководителя Валерия Эфендиева и проработал в нем 12 лет, до 1984 года.
Валерий Эфендиев был тогда молодым, начинающим режиссером и Рустамов преподал ему и артистам этого театра много полезных уроков. Он умело строил репетиции, каждый раз усложняя и расширяя задачи, вовлекая в работу умы и сердца актеров, строя мизансцены, исходя из содержания пьесы, событий и характеров. Поставленные в этот период в Лакском театре спектакли «Расплата» по пьесе М. Камалова, «Куркли смеется» по книге М.Бутаева, «Рука друга» М.Назарова, «Не гасите звезды», «Если сердце захочет» Г. Рустамова и другие, стали настоящей школой мастерства для актеров и яркими запоминающимися событиями для зрителей. Особенно много восторженных отзывов было на спектакль «Расплата» Камалова, пьесу, посвященную разгрому Надиршаха в горах Дагестана и героическом сыне Сурхайхана Казикумухского Ханмуртазали, пьесу «Если сердце захочет» Г. Рустамова. и др.
Рустамов, человек воспитанный старой школой, дисциплинированный, собранный, целеустремленный, требовал того же от своих актеров. На его репетициях всегда была идеальная атмосфера творчества, он не позволял опаздывать и заходить в репетиционную комнату после себя, а сам уже находился в ней
минимум за пять минут до начала.
Уже упомянутая нами выше Гулизар Султанова очень высоко оценила вклад Гамида Рустамова. По ее словам, именно он поднял профессиональный уровень этого театра на достойную высоту. Старожилы Лакского театра до сих пор помнят уроки Рустамова, его наставления и советы, которыми он щедро делился с коллективом в ходе их регулярных собраний и общений.
Не забыта деятельность Рустамова и в Киргизии, где он возглавлял Русский театр этой республики! В последнем, правда, он оказался вынужденно, когда под давлением обстоятельств должен был покинуть Дагестан и переехать в эту Среднеазиатскую республику Советского Союза.
Интернационализм Гамида Рустамова выразился и в том благодарном отзыве о помощи и поддержке видного государственного деятеля Дагестана аварца Шахрудина Магомедовича Шамхалова. Статью о нем он назвал знаменательно – «Человек добрых дел». «Не могу не сказать несколько слов о замечательном человеке, который принимал самое живое участие в судьбе нашего театра в трудные дни Великой Отечественной войны, — рассказывает Рустамов. –Шахрудин Магомедович в ту пору работал председателем Буйнакского городского Совета депутатов трудящихся. Большое хлопотливое хозяйство города ставило перед ним множество вопросов, решение которых требовало от него максимальной отдачи сил и энергии. В городе его уважали все. Говорят, кого больше уважают, с того больше и спрашивают, и потому все обращались к нему с просьбами, предложениями и даже с требованиями. И Шахрудин Магомедович принимал, выслушивал и старался всем помочь. Чуткий, добрый, внимательный – он не отказывал никому. Много забот и внимания Шамхалов уделял и нам, работникам искусства. Он любил театр и хорошо понимал его значение, особенно в то трудное, суровое время. Шахрудин бывал на всех спектаклях, а потом часами вместе с нами обсуждал проблемы театра. Кроме творческих вопросов, он интересовался бытом и условиями жизни работников театра. Узнав, что многие артисты нуждаются в улучшении жилищно-бытовых условий, он находил дополнительные возможности для работников театра, а к больным был вдвойне внимателен…».
Такое внимание со стороны представителей власти артисты, театр, искусство в целом получали не всегда. Есть примеры, когда те осознанно не использовали свои возможности и рычаги по вызволению работников искусства и литературы из тисков материальной нужды и стесненных жилищных условий. А бывали и примеры, когда они, имея возможность сберечь талант для народа, не делали этого. Так произошло в случае с Алимпашой Салаватовым, когда тогдашнее руководство республики не прислушалось к мнению деятелей культуры и не остановило его от добровольной отправки на фронт. В результате талантливейший драматург погиб в ходе «Керченской катастрофы» в 1942 году, унеся с собой множество идей и замыслов, ведь ему в час смерти был всего лишь 41 год…
На этом фоне – поведение Шахрудина Шамхалова заслуживает всяческого уважения и похвал и служит упреком равнодушию его коллег к жизни и судьбам деятелей дагестанской культуры и литературы…
Я не в первый раз пишу про Гамида Рустамова, и в этом нет ничего удивительного. Во-первых, я лично знал его, не раз встречался с ним, имел счастье слушать его рассказы — о времени и о себе… Эти впечатления вновь и вновь всплывают в моей памяти, возвращая ее к светлому образу этого великого человека, режиссера и драматурга…
Но о нем писал не только я. Выше я уже привел несколько цитат из книги Гулизар Султановой. Добрые отзывы о нем оставили М-С Яхъяев, З.Хиясов, и А. Аджиев, театровед С. Говоров, тот же, упомянутый мной выше А. Хазов и другие.
Жизнь, биография и творчество Гамида Рустамова вроде бы изучены достаточно хорошо. Но в биографии любого великого человека бывают страницы, которые по разным причинам остаются скрытыми от общественности. Есть такие страницы и в биографии Гамида Рустамова. Я имею в виду эпизод начала 50-х годов, когда он вынужденно покинул стены родного Кумыкского театра и переехал аж в самую Киргизию.
Да, это был вынужденный шаг, но, словно по поговорке «нет худа без добра», он открыл перед ним возможность, о которой Гамид Рустамов, по его собственному признанию, давно мечтал – приобщил его к русской драматургии, к которой он всегда был неравнодушен. А в 1950 году, за два года до отбытия в Киргизию, он даже сделал попытку перейти работать в Русский театр в Дагестане. Как объяснял впоследствии он сам:«для работы в театре, не ограниченном национальными особенностями». Но это желание Рустамова исполнилось не сразу: в просьбе о переводе в Русский театр ему тогда было отказано. Но он проявил настойчивость, и вот, процитируем его самого, «в конце концов, сезон 1951-52 гг. я встретил в должности главрежа Махачкалинского Русского драмтеатра имени М. Горького».
Перед творческим взором Рустамова открывались новые возможности и перспективы. «Русская классика, особенно Островский, — писал он впоследствии, — всегда была крепким орешком для нашего театра. Как правило, на русских спектаклях в нашем зрительном зале возникает некий отчетливо ощутимый холодок. До сих пор я не до конца понимаю, в чем тут дело. Ведь кумыкский зритель, тот самый, что приходит на наши спектакли, с величайшим удовольствием смотрит того же Островского в русском театре. А у себя остается к нему равнодушным. Тут, конечно, надо сразу оставить в стороне такие, наверное, пьесы как «Бесприданница», которая органически непонятна дагестанцу. Что такое «бесприданница» ему не дано понять, потому что всем своим жизненным и традиционным опытом он точно знает, что полагается платить калым за невесту, а не требовать с нее какое-то там приданое…
В «мой» сезон в Русском театре работали замечательные актеры: Иннокентий Смоктуновский, Римма Быкова, Герман Апитин, Константин Якушев, Валентина Рустамова и др. Но через год я захотел сделать следующий шаг — попробовать на время оторваться от родной почвы и попытать свои силы в совсем чужом театре. И вот я в Москве, в кабинете Председателя Комитета по делам искусства при Совмине СССР Николая Николаевича Беспалова. Тот понял меня и назначил на должность Главрежа Киргизского республиканского русского драмтеатра имени Крупской во Фрунзе…».
Вернулся он оттуда через 5 лет — в 1956 году, как пишет он сам, «по просьбе родного театра и руководства республики… несомненно, расширив диапазон моих режиссерских познаний, полный творческих замыслов, чтобы больше никогда не покидать его».
«Возражений не имеем…». Мало, кто знает, что кроется за этими словами….
Дело в том, что «родной театр» он покинул не добровольно, не без содействия ряда руководящих лиц, не без использования ими средств, которые всегда есть под рукой у любой власти для «укрощения строптивых». А Рустамов, как высокоодаренный художник, творец, наделенный большим личностным самолюбием — был именно из таковых.
В случае с Рустамовым были пущены в ход схожие механизмы. Правда, до изгнания из партии дело не дошло, ограничились на первый раз строгими указаниями на политическую близорукость, незрелость режиссера, которая якобы нашла выражение и в его творческой деятельности…
Гамидов мог бы и продолжать работать в Кумыкском театре, но уже с учетом сделанных ему указаний и замечаний. Однако он не захотел воспользоваться сделанной ему поблажкой и решил уйти из «родного театра».
Некоторые этому обрадовались, и ехидно потирали руки, мол, наконец, укротили неукротимого. Однако большинство в театре было встревожено и огорчено таким поворотом дела. Мнение этого большинства выразила актриса Кумыкского театра Хайбат Казимагомедова (кстати, аварка по национальности). На подаренной любимому режиссеру фотографии она написала несколько проникновенных строк: «Родной Гамид Алиевич!Всеми нами любимый, дорогой, ваш уход из театра нанес нам глубокую рану, я не представляю… мне не хочется верить, что мы больше не увидимся на наших репетициях. Вы воспитали нас… в самые тяжелые минуты нашей жизни вы всегда морально поддерживали нас, вы пробудили в нас любовь к театру, к искусству… этого мы никогда не забудем. На добрую и долгую память от женщины, которую Вы сделали актрисой. Особенно моему дорогому и любимому Учителю, Воспитателю, просто хорошему простому человеку и наилучшему режиссеру. Мы, артисты Кумыкского театра, надеемся от всей души встретиться с Вами в работе в скором будущем.
Клянусь никогда в жизни до самой смерти не забуду Ваши беседы и советы.И буду работать только по Вашим советам и учению. Всю жизнь буду благодарна Вам, дорогой Гамид Алиевич.1949 г.11.04.Хайбат Магомедова.Аварка».
Указание на национальность здесь вряд ли случайна: возможно, уважаемая Хайбат хотела этим упрекнуть своих кумыкских коллег, что они не проявили должного упорства в отстаивании сохранения Рустамова режиссером театра, становление которого в огромной мере происходило благодаря его стараниям и труду…
Среди несогласных с уходом Рустамова из театра был и один из самых ярких его артистов Тажудин Гаджиев. «Я не сомневаюсь, что Гамид Алиевич как-нибудь справится с разлукой с Кумыкским театром, — сказал он, находясь в узком кругу единомышленников, — но справится ли с такой потерей Кумыкский театр – я сильно сомневаюсь…».
Уже гораздо позже, когда Гамид Рустамов уже находился в лучшем из миров, отдала ему должное и известная артистка Инесса Курумова, дочь великих Курумова и Мурадовой: «Если бы Гамид Алиевич был сегодня жив, я бы пала ему в ноги и благодарила за все, что он сделал для моего любимого театра, для моей мамы и отца, которые, если не всем, то очень многим обязаны ему! Да разве только они одни?!».
Это признание делает честь замечательной артистке, и свидетельствует о ее высоком нравственном уровне и справедливости.
Но процесс пошел, и Рустамов – измученный сгущавшимися вокруг него слухами и сплетнями недоброжелателей – следовал уже принятому им решению. Добиваясь его исполнения, он едет в Москву, в Главное управление драматических театров СССР. Там уже были в курсе конфликтной ситуации, что видно из следующего документа, сохранившегося в архиве. Комитет по делам искусств при совете министров СССР. Отдел кадров. Управление по делам искусств при Совете министров Даг.АССР сообщает Вам о том, что Народный артист ДАССР тов. Рустамов Гамид Алиевич освобожден от занимаемой должности Главного Режиссера Дагестанского Государственного русского драматического театра с 13 августа с.г., по его собственному желанию и поэтому мы не имеем возражений против его работы в других республиках…».
Несмотря на сдержанный вроде бы тон — документ этот очень красноречив и смысл его может быть передан просто: катись ты, Гамид Алиевич.
Осенью того же года театральное начальство Дагестана получило письмо от своих коллег в Москве. «Главное управление драматических театров. 2 октября 1952 года. Начальнику Управления по делам искусств при Совете Министров Даг.АССР тов. Губахановой П.Г. Копия: г. Фрунзе, Директору русского драматического театра им. Крупской тов. Казакову В.Ф. Согласно договоренности, откомандируйте Народного артиста ДагАССР тов. Рустамова Г.А. на работу в русский драматический театр им. Крупской, Киргизской ССР, в порядке перевода. Начальник Главного управления драматических театров Е. Северин…».
Вот так великий кумыкский режиссер оказался за стенами «родного театра» и перебрался далеко на восток, в Киргизию.
Работал он там, в Киргизии, столь же плодотворно и талантливо, как в родном Дагестане. Судьба под видом испытания предоставила ему превосходный шанс обогатить свой творческий багаж, в чем он сам признается выражает ей свою благодарность…
Среди причин, которые охладили желание артистов Кумыкского театра вступиться за своего режиссера, были не только объективные, не зависящие от них, но и субъективные. Дело в том, что не нравилась излишняя, как им казалось, требовательность Рустамова. Они не хотели видеть того, что эта требовательность Рустамова в первую очередь относилась к нему самому. Ни разу не опоздал Гамид Алиевич ни на одну репетицию, не говоря уже о спектаклях. Был всегда безукоризненно одет, корректен в обращении с актерами, внимателен к их просьбам и обращениям. Уже приняв решение покинуть театр, он не стал собирать собрания или обращаться к ним письменно. Он просто написал заявление и покинул стены театра, который не состоялся бы без его самоотверженных трудов, а если бы и состоялся, то это был бы другой театр, не тот, который сегодня известен на всю Россию!
И самые честные и добросовестные из коллектива актеров – Д.Саиднуров, М.Акмурзаев, Ю.Муратбеков, Р.Татамов, Х.Магомедова, Х.Татамова, А.Ихласов, Н. Максудов и ряд других – признают, что многим, если не всем, обязаны ему. «Он давал нам очень много, — вспоминали они позже. — Давал то, что нам не дали в ходе учебы, то, что он умел, знал и понимал сам…». Человек широких знаний и умений – он делился ими не только с актерами. «Он мог профессионально объяснить и музыкальные вещи, неплохо разбирался в живописи, мог вести грамотный диалог с композиторами, с художниками…» — это признания художника Наби Бамматова и композитора Наби Дагирова…
Но коллектив, пусть и спустя несколько лет, осознал свою ошибку и обратился прямо к министру культуры ДАССР Магомедову со следующим заявлением: «Уважаемый министр! Коллектив Кумыкского театра обращается к Вам с убедительной просьбой направить тов. Гамида Алиевича Рустамова на прежнюю его работу как главного режиссера в Кумыкский театр, так как на протяжении многих лет Рустамов руководил коллективом и его творческий почерк, его стиль работы, его школа способствовала росту коллектива и целиком театра. И когда в преддверии 50-летия, когда все театры активно включились достойно встретить Славный праздник, Вы оставили коллектив Кумыкского театра без главного режиссера. Мы очень озабочены дальнейшей судьбой одного из старейших национальных театров! Гамид Рустамов вырастил этот коллектив и сам вырос в нем, поэтому его отсутствие пагубно отразится в дальнейшем на творческой работе коллектива и театра, исходя из вышеизложенного, мы, просим Министерство культуры ДААСР вернуть нам Главного режиссера Кумыкского театра тов. Гамида Алиевича Рустамова. Коллектив театра! Подписались: Максудов, Татамов, Алиев, Татамова, Хамавов, Муратбекова, Мусаев, Махмудов, Сафтарова, Акмурзаев, Акмурзаева, Горобец, Гамзатов, Гаджиева, Камардина, Гасанов, Рашидханов, Хамавов, Атагишиева, Гаджиева, Айдиева и др.».
И Минкульт внял просьбе, больше похожей на требование коллектива и Гамид Рустамов вернулся в стены «родного театра», где был встречен с огромной радостью, и с новой энергией и опытом продолжил свой творческий путь.
Как писал актер театра Ш. Абдулаев, «возвращению Рустамова радовались все – от артистов до осветителей! Все работали с большим энтузиазмом, с вдохновением, скрупулезно ходили на репетиции, возбужденно обсуждали идеи спектаклей, думали над репертуаром… Общий настрой можно выразить тремя словами: работать, работать, работать!». И этот импульс придал им Рустамов, которого они слушали и слушались, ловили каждое его слово, гордились, что им выпала честь работать под его руководством.
Как истинный интеллигент, джентльмен – Рустамов вернулся в родной театр не с пустыми руками. По приезду он сразу приступил к постановке спектаклей, над которыми размышлял и готовил еще в Киргизии: это «Кремелвские куранты» Погодина, «Король Лир» Шекспира, «Испанцы» Лермонтова, «Фатима» Козлова, «Комола» Гинзбурга, «Айбике» Сулейманова, «Украденная девушка» Альбериева, «Кто виноват?» Абдулаева. Вскоре эти спектакли стали неотъемлемой частью репертуара театра, они несмотря на кажущийся тематический и идейный разброс, служили одной цели: поднять уровень Кумыкского театра на максимально высокий уровень. И это ему вполне удалось.
Однако вынужденная командировка в Киргизию было не последним испытанием великого режиссера на пути к творческим достижениям. Облеченным властью недоброжелателям были не по нраву его прямой, независимый характер и твердое следование художественным принципам, которые они считали неверными, а то и прямо вредными.
Есть такое расхожее выражение: «И справедливость восторжествовала!». В данном случае оно как нельзя уместно. Причем не только в отношении этого конкретного эпизода (с выдворением Рустамова из Дагестана), но и в отношении всей его жизни, где было несколько развилок, которые могли завести его в тупик. Но он выстоял и встал на путь, который был единственно верным и привел его к финалу, которому может позавидовать каждый.
Выше я изложил следствия недовольства режиссером тогдашним руководством Дагестана. А каковы же были причины? Были они вообще? Да, были. Причем имели ярко выраженный личностный характер.
Осенью 1948 года Дагестан прощался со своим многолетним руководителем, Первым секретарем Дагобкома ДАССР азербайджанцем Азизом Алиевым. Вступив на этот пост в сентябре 1942 года, он занимал его до декабря 1948 года, после чего отбыл в родной Азербайджан. Вся тогдашняя политическая элита республики, государственные и партийные деятели, проработавшие с ним бок о бок долгие 8 лет, вышли провожать его на Махачкалинский железнодорожный вокзал. Среди провожающих был и Гамид Рустамов. Конечно, он был не единственный представитель творческой интеллигенции, явившейся в тот день на проводы пользовавшегося всеобщим уважением дагестанцев руководителя. По словам Гамида Алиевича, «на проводах было очень много известных и творческих людей, в том числе М-С.Умаханов, М-Р. Магомедов, Х. Авшалумов, А. Сулейманов, М.Митаров, Б. Мурадова и С. Мурадова, Д.Саиднуров, Т.Гаджиев, А.Аджаматов, А.Аджиев и другие. Люди стояли в очереди, чтобы попрощаться, обнять его и пожелать всех благ…».
Гамид Алиевич тоже подошел, крепко пожал руку, обнял его и сказал: «Огромное спасибо Вам за Ваше доброжелательное отношение к нам, к людям искусства, Вы всегда помогали театру… Даже в трудные военные годы вы находили возможность поддержать нас, помочь в решении наших проблем…».
В ответ Алиев тепло улыбнулся, приобнял маститого режиссера и крепко пожал ему руку…
Вскоре Алиев поднялся по лесенке в вагон и, стоя у окна, махал рукой своим недавним соратникам и друзьям. Свисток и — поезд тронулся в путь, в прекрасную столицу соседнего братского Азербайджана — Баку…
Провожавшие стали медленно расходиться. Гамид Рустамов, попрощавшись со всеми, тоже отправился домой. Едва он переступил порог своей квартиры, буквально через пару минут, как раздался телефонный звонок. «Я не успел даже снять верхнюю одежду, — вспоминал он. Я поднял трубку: «Слушаю вас!». «Это Патимат, жена Абдурахмана Даниялова, — ответил женский голос. – Гамид Алиевич, — продолжила она раздраженным, жестким тоном, — вы были на проводах Азиза Алиева?». «Был, — коротко ответил я. — А как я мог не быть на проводах такого человека и руководителя…?!». «А вы не подумали, что это может не понравиться Абдурахману Данияловичу?! — крикнула она вдруг, не дав ему договорить. «Что вы такое говорите?! — повысил голос в свою очередь Гамид Рустамов. — Как я мог не быть на проводах Алиева, ведь этот человек так много сделал для театра, для республики, особенно во время войны, когда мы очень нуждались в помощи?!..». «Вам не следовало этого делать!» — жестко возразила она. «Я считаю, что я поступил правильно!» — резко сказал он и, не дослушав слов женщины, бросил трубку.
Абдурахман Даниялов, по словам многих, хорошо знавших его людей, был человек довольно злопамятный, и не забыл дерзкий ответ режиссера, тем более брошенный прямо в лицо… вернее, в ухо его любимой супруге. После этого эпизода и начались придирки и претензии к Рустамову, как к режиссеру и человеку, которые и вылились в 1952 году в инсценированное им разгромное собрание коллектива Кумыкского театра в отношении Рустамова и переходом его на работу в Русский театр в Киргизии…
Остальное, дорогие читатели, вы уже знаете. Могу лишь добавить, что опала, постигшая великого режиссера, не только не сломила его, но, наоборот, укрепила, стала новым трагическим опытом, который со временем Гамид Алиевич переплавил в новые художественные и режиссерские находки и достижения. И это еще один признак величия этого человека и творца.
Гусейн Адилов
