Как-то во время службы в армии за успешное выполнение задания по подготовке территории подшефного пионерского лагеря к новому сезону мне дали десятидневный отпуск на родину.
За десять дней повидал я своих близких, друзей и поспешил обратно в воинскую часть. Один из моих родственников, а именно Абакаров Али, у своих друзей на железнодорожной станции Мамедкала наполнил мне десятилитровую канистру разливным крепленым вином из подвалов винзавода совхоза Ш. Алиева и сказал,что именно это вино больше всего и любит простой русский народ, в том числе и солдаты. В Махачкале купил я две бутылки коньяка с тремя звездами с намерением подарить их единственному моему земляку во всем военном городке – врачу нашей эскадрильи. Конечно же, взял с собой и сушеные фрукты. И твердо решил я, что вином, фруктами угощу солдат-сослуживцев, а коньяк доставлю точно по назначению.
Но ведь говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Так случилось и со мной. Где то в Харькове или в Саратове (уже не помню) я должен был пересесть на поезд, который едет по Транссибирской магистрали. Я этого не сделал (не помню, почему) и поехал на поезде по территории Северного Казахстана, поезд этот, на мою беду, останавливался у каждого столба на железнодорожном пути.Скоро я понял, что никак не смогу прибыть в свою часть к назначенному мне сроку.
Настроение мое испортилось. Это заметил мой новый товарищ, тоже солдат, с которым познакомился в поезде и который ехал по демобилизации домой в Барнаул. Он стал успокаивать меня,говорить, мол, ничего теперь не поделаешь. «От Барнаула до Новосибирска рукой подать,- сказал он, опаздываешь ты всего лишь на сутки. За это расстреливать не будут».
И я на радостях, что «расстреливать не будут», решил угостить товарища вином из канистры, которую, когда садился на поезд, зарекся не открывать до самого конца пути. О Господи! Почему тогда не были в ходу пластмассовые бутылки, о которые спотыкаешься сейчас на каждом шагу?
Если бы таковые были, я мог бы вытащить литровую бутыль и предложить товарищу лишь несколько стаканов.
Дембель же мой, как выпил граненый двухсотграммовый стакан, налитый доверху, посмотрел на канистру, еле выдохнул и воскликнул: «Ничего себе!»
И пошло-поехало. Сразу хочу сказать, что крепленые вина я не люблю, потому что быстро пьянею от них, сразу тянет ко сну. Так что в тот вечер на поезде я, наверное, старался пить не очень много, но, видимо, не получилось.
Ехали мы в общем вагоне в хвосте поезда. Среди пассажиров, кроме нас, были еще три – четыре солдата, которых, конечно, мы пригласили за свой стол. Не помню я, чем закусывали, и была ли закуска вообще. Зато хорошо помню и сейчас, что в нашем вагоне к утру следующего дня не было ни одного пассажира – гражданского лица.
Были одни спящие солдаты, пол в нескольких местах был загажен, а лицо мое было в ссадинах.
Я проснулся первым и сразу разбудил того, с кем должен был сойти с поезда в Барнауле. Он сказал, что мы уже в Барнауле, и потянул меня к выходу. Я схватил чемодан с коньяком и фруктами и сразу понял, что не открывал его ночью.
Пустую канистру ударом сапога послал под сидение и заспешил к выходу. Проводница наша внимательно посмотрела на меня, потом, когда я сошел с поезда, улыбнулась и помахала рукой.
В Барнауле мы оставались часов до десяти утра. Тот солдат (звали его Александр), прежде чем посадить меня на поезд, едущий в Новосибирск, угостил местным пивом. За кружкой пива он и рассказал мне о ночных приключениях на поезде, что вчерашние наши попутчики вино пили без закуски, а потом вырывали выпитое, где попало. Из-за вони все пассажиры, кроме солдат, убежали в другие вагоны. И еще, оказывается,
я настойчиво добивался поцелуя от красавицыкондукторши, и она поцарапала мне лицо. После чего я сразу заснул на скамейке, а новые товарищи наши пили, пока не опустошили канистру и не испачкали весь вагон.
Опоздал я ровно на сутки, как и предсказывал Александр. И ни то чтобы «расстреливать», ругать даже никто меня не стал: дежурный по части, молодой офицер срочной службы, тот, который был с нами в пионерском лагере, и внимания на это не обратил.
Чем угостить теперь ребят, хотя бы тех, кто дежурит со мной на метеостанции, я не знал.
Потом подумал и нашел выход: решил одну бутылку коньяка дать земляку, а другую — сослу-ивцам на метеостанции. А тем, кто оставался в казарме,раздал фрукты. И отправил обе бутылки с нашим сержантом на метеостанцию на военном аэродроме. Сам же остался отдыхать в казарме.
Наутро меня вызвали к командиру части. Вот стою я перед полковником по команде смирно. И спрашивает он меня, как съездил домой и т. д. и т.п. По поводу моих ссадин на лице он сказал, что, наверное, я дома подрался со своими «старыми друзьями». Я же молчу и ничего не говорю, потому что не знаю, к чему весь этот разговор. Потом он резко повысил голос и спрашивает:
— Ты угостил коньяком эту скотину!?
— Какую еще скотину?- еле выговорил я.
— Ну, не скотину, а сержанта, вашего бывшего командира отделения. Он выпил ночью на дежурстве две бутылки коньяка, потом вырвал его в свой сапог. Я знаю: коньяк привез ты.
Я молчал, потому что, в самом деле, не знал о случившемся на метеостанции. Спал я в городке в казарме. Коньяк мы собирались пить сегодня ночью во время моего дежурства. И не две бутылки, а одну. «Эх, джигит, джигит, дал бы ты хоть одну бутылку дагестанского коньяка своему земляку, он принес бы коньяк ко мне и выпили бы мы с ним за здоровье всех дагестанцев. Разочаровался я в тебе, джигит: думал, что ты достойный сын своего народа», — сказал полковник и отпустил меня на дежурство.
Вот так коньяк наш дагестанский, трехлетней выдержки, в то время один из лучших в стране, оказался в грязном солдатском сапоге.
Но это не все. История с коньяком на этом не заканчивается. Какой же я горец, если во мне «разочаровался» очень хороший человек и если забыл я своего единственного во всей Сибири земляка? «Не бывать этому»,- решил я и написал Арсену в письме, чтобы он в срочном порядке посылкой прислал мне в армию две бутылки коньяка. «Стипендию он получает повышенную. И еще получает как борец талоны на бесплатный обед в студенческой столовой.И еще… он может питаться дома, потому что живет с родителями в городе. Так что, деньги ему почти не нужны. И коньяк трехзвездочный стоит недорого, всего лишь шесть рублей за бутылку»,- рассуждал я, чтобы как-то оправдать свои действия.
Долго ждать мне не пришлось. Посылку в казарму я не заносил вовсе и отнес на метеостанцию. «Дежурство мое завтра, и тогда же с утра сразу после построения и отдам я обе бутылки земляку», — так думал я. Метеостанция военная была на втором этаже, и дежурили там двое моих однополчан: тот разжалованный в рядовые бывший наш командир отделения и еще один молодой солдат. Я поздоровался с ними и прошел в подсобку. Открываю фанерный ящик посылки, вытаскиваю обе бутылки коньяка, засунутые в теплые носки, и быстро прячу за стопку журналов на полке.
Как раз в тот момент открывается дверь и появляется Толик (так звали незадачливого бывшего сержанта). Он подошел к столу, взял из ящика полную горсть фундука, взглянул на меня как-то воровато и вышел из комнаты.
А меня же в мыслях унесло далеко в любимый мой южный город, как Ваньку из одноименного рассказа Чехова уносило в деревню, когда тот писал письмо к дедушке. Вот стоят они, Арсен и его однокурсник Альберт, за столом в одном из почтовых отделений и собирают мне посылку. Альберт крутит в руках бутылку коньяка и говорит громко, но… как бы про себя: «За двенадцать рублей можно было купить десять бутылок «сетин», пять послать ему, а другие пять выпить самим». При этом так торжественно произносит по-английски цифру «thirteen» («тринадцать»), что невольно вспоминаешь Беликова (Чехов «Человек в футляре»), произносящего слово «антропос». Когда бы Альберт ни произносил по английски цифру 13, мы сразу понимали, что он имеет в виду «портвейн 13».
Теплые носки я взял с собой, а ящик с фундуком и коньяк оставил на метеостанции. И ушел в городок.
На следующий день, рано утром, прихожу на метеостанцию уже с другом своим Вовкой (я ему все рассказал по дороге) дежурить в свою смену, открываю дверь и… стучит аппарат. Молодой солдат сидит за столом и составляет карту погоды, а тот «скотина» (по-другому его не назовешь) спит на лавке и храпит. А коньяк мой вперемешку с содержимым его желудка уже по-новому бродит в не менее, чем в первый раз, вонючем другом его сапоге. Вовка стащил его с лавки на пол, вылил содержимое его же сапога ему на голову и, если бы не вмешался я, наверное, растоптал бы его. Говорят, что горбатого исправит только могила.
А жадного до чужого добра не исправит ничто!
Хуже всего, когда человек жаден до спиртного на халяву: тогда он теряет человеческий облик. И чтобы не опуститься до этого, надо чаще читать классику, ибо много там тому примеров.
Гаджимурад Раджабов
