Не простил…

Известно, что отречение Николая II от престо­ла привело к усилению брожения во всей огром­ной Российской империи, исключением не был и Дагестан.

И как это всегда бывает в смутные времена, быстро сориентировались и активизировались криминальные элементы. Их количество резко увеличилось… Действовали они нагло, нахрапи­сто, в полной уверенности, что помешать им не сможет никто.

Думая лишь о материальных благах, они и не помышляли зарабатывать их честным трудом. Ведь можно украсть или ограбить… А если потре­буется, то и убить и забрать насильно… Никакой пощады и жалости ни к кому, любой, не действу­ющий их же методами,–потенциальная жертва.

Свидетельства об этих «героях» и их «подвигах» сохранились не только в архивных документах, но и в памяти многих людей, бывших свидетелями тех страшных событий. Особенно тяжелы были те времена для немусульманского населения наше­го края, для жителей Кизляра, Хасавюрта, других северных территорий Дагестана. Русские, армя­не, казаки постоянно подвергались лихим набе­гам разбойников. Возраст, пол не имели для них никакого значения. Да и общность религии, если единоверец был богат и у него можно было чем поживиться,их редко останавливала.

Подобный беспредел повторился и в наше время, в 1991 году. Читатель наверное знает, сколько людей тогда разбогатело криминаль­ным путем в ходе развала СССР! Пришли к вла­сти люди без образования, без опыта работы, моральных устоев. Не окончившие и нескольких классов школы – вдруг сделались «уважаемыми» людьми, кандидатами и докторами наук. Огра­били страну, очернили ее прошлое и омрачили будущее… А для жителей плоскостного Дагеста­на, небезразличен был и тот факт, что их наглое, бандитское поведение привело к мощному отто­ку русскоязычного населения, с которым это на­селение всегда жило душа в душу… Но об этом наверное – в другой раз.

Историй о лихом безвременьи известно не­мало. Одну из них мне рассказал мой сосед – Баян, скромный, трудолюбивый человек. Она врезалась в мою память на всю жизнь, и я хочу поделиться ею с вами. Дело происходило перед гражданской войной.

Далее поведу рассказ от самого Баяна.

…Как-то около полудня возвращался я с кизлярского рынка. Там можно было купить все нужное для хозяйства – у цыган, русских, армян, иранцев. На Кизлярщине они появи­лись давно, в основном занимались торговлей – на рынках, в магазинах, лабазах…Селились обособленно,компактными этническими груп­пами, что во времена Российской империи было делом обычным. Так легче было выживать, всег­да можно рассчитывать на взаимопомощь и под­держку, к тому же легче сохранять национальную самобытность, язык, традиции. Населенные пун­кты назывались по этническим признакам жите­лей: Орус-аул, Каджар-аул…

Но это так, к слову.

Итак, я возвращался домой. Настроение у меня было хорошее: я закупил все, что нужно, и шел себе довольный в сторону Терека. Когда до него уже было рукой подать, вдруг раздались крики, шум, конское ржанье. Вглядевшись, я сразу понял, что это абреки. Они переправляли через Терек коров и лошадей. Конечно, скот был угнанным. Бедных животных торопливо гнали, нещадно хлеща их по спинам, понукая свистом и криками. А когда увидел несущихся вскачь к бе­регу семерых казаков – сомнений не осталось: то были абреки. Они торопились угнать свою до­бычу куда подальше от погони. Но казаки не со­бирались так просто отпустить лихих налетчиков и стали палить по ним из ружей. Один из выстре­лов достиг цели, и я увидел, как абрек, взмахи­вая руками, крича и захлебываясь, стал тонуть в бурных водах Терека. Его товарищ, увидев это, рванулся было вперед, да вдруг попал в водо­ворот, который закружил, завертел его вместе с конем… Бедное животное изо всех сил старалось вырваться из пучины, но та цепко держала ее в своих бурных объятиях. Казалось, еще мгнове­ние – и оба пойдут ко дну.

С другого берега стали кричать, мол, бросай коня, спасайся сам, пока не поздно! Была б го­лова цела – а конь найдется! Абрек, плохо слыша слова в шуме воды, вряд ли понимал, что ему со­ветовали с берега, но интуиция в таких случаях обычно заменяет значение и смысл слов. Тем не менее, он продолжал свою борьбу со стихией. Сделал еще одну отчаянную попытку вырваться из пучины вместе с конем, но у него опять ниче­го не вышло. Тогда он припал лбом к шее своего друга, замер на секунду, издал звук вроде стона и выпрыгнул из седла в воду. Нескольких взма­хов хватило абреку, чтобы добраться до берега. Опрометью кинулся он в сторону леса и вскоре исчез среди деревьев. Казачий офицер даже не пытался стрелять в него, будто жалел пули для этого, как он выразился, «негодяя». Зато он при­целился в лошадь и готов был уже нажать на ку­рок… «Зачем вы хотите сделать это?»– подскочил я к нему. «А что бедному животному мучиться?! Ведь не спастись ему – слишком сильно тече­ние…»– «Постой, господин офицер, – положил я ладонь на ствол его ружья. – Не стреляй. Конь-то хорош и, видно, что здоров, силенок у него до­вольно… Я спасу его…» –«Ну, смотри, – опустил офицер ружье. – Спасешь – оставляй его себе…»

Поблагодарив офицера, я быстро спустился на своем коне вниз, к берегу. Войдя как можно дальше в воду, я после нескольких попыток ухва­тил-таки уздечку и выпрыгнул на берег. Потом, вскочив в седло, стал тянуть ее, понукая моего коня. И вскоре, сложив наши усилия, мы вытяну­ли из водоворота добычу неудачливого абрека. Спасенная лошадь, выйдя из воды, заржала ра­достно, покружилась на месте, словно проверяя, точно ли она вышла на твердую основу. Взгляд ее, обращенный на меня, на моего стреножен­ного друга, был преисполнен благодарности и почти человеческой теплоты. Да и у меня в душе зазвучали струны радости… Казаки с того берега махали мне руками, кричали что-то одобритель­ное и, покрутившись, поскакали прочь. Я крепко схватил уздечку спасенного коня и довольный поскакал домой…

Было начало июня. О, какое это чудесное время в наших краях, в моей родной кумыкской степи! Невозможно передать словами боже­ственную красоту природы в это время: воздух наполнен пьянящими ароматами, нежностью, свежестью, негой… Пение птиц, спрятавшихся в листве, льется прямо в душу, наполняя ее радо­стью бытия… Кукует кукушка, настораживая, на­водя на мысли о вечном… Течет бурный Терек как бы, смывая с души все суетное и пустое…

Впитывая душой всю эту божественную красо­ту и благость, я невольно был застигнут мыслью: почему человек ради пищи, ради богатства, ради денег способен убить подобного себе? Как он после такого поступка может переступить порог своего дома, смотреть в глаза своим родным? Как он может после этого войти в мечеть и про­сить Аллаха простить ему его грехи? Как человек после такого поступка вообще может обращать­ся к Богу с мольбой о прощении? Люди должны понимать: то, что не прощает мать, того и Аллах не простит! Человек должен учиться, работать, жить красиво, по-человечески, и благодарить Всевышнего и родителей , даровавших ему эту жизнь…

…В лесу было удивительно уютно и свежо, по­кидать его тенистые кущи совсем не хотелось. Но лошади уже отдохнули, успокоились и готовы были к новому пути. «Тпру!»–быстрее ветра мы помчались к нашему дому на окраине родного Хамаматюрта. Семья была удивлена: уехал я с одной лошадью, а вернулся с двумя.

Конь, спасенный мною из бурных объятий Те­река, вскоре привык ко мне. Про меня и говорить нечего – я его полюбил. Не зря моя добрая жена полушутя говорила: «Этот конь– последняя лю­бовь Баяна…» Наша взаимная привязанность росла день ото дня.

Но, примерно полгода спустя, произошло со­бытие, которое чуть было не разлучило нас. Од­нажды ранним утром, когда я только что встал, умылся, совершил утренний намаз, в наши воро­та кто-то постучал. У меня екнуло сердце. Сам не знаю почему… Ведь мысль о том, что хозяин мо­его нового друга явится за ним когда-нибудь, не приходила мне в голову. Наверное, я судил о нем по себе: я бы, так предав своего коня, не смог бы больше показаться ему на глаза. Тем не менее, открыв ворота, я увидел того самого абрека, ко­торый скрылся тогда в лесу, бросив на произвол судьбы тонущего в бурных водах Терека друга. За его спиной виднелся стройный поджарый жере­бенок.

–Ассалам алейкум! – уверенно поздоровался гость. Видимо, за внешней бравадой ему хоте­лось скрыть внутреннюю неловкость за неблаго­родный поступок.

–Ваалейкум салам! – принял я приветствие своего сиюминутного знакомого. – Входи, гостем будешь. С чем пожаловал? – спросил я, догадав­шись, зачем явился в мой дом этот человек.

Он стоял, переминаясь с ноги на ногу. Никак не мог начать разговор. Так прошло несколько секунд. Тогда я, чтобы облегчить ему первый шаг, предложил привязать жеребенка к карасу (место для привязи коней). Но он пропустил мое пред­ложение мимо ушей, словно не слышал, что я сказал. Уловив состояние гостя, я решил помочь ему.

– Я ждал тебя, – сказал я, хотя это была не­правда. –Знал, что ты придешь… за ним… – кив­нул я в сторону стойла. – Он там… сейчас выведу его к тебе…

С этими словами я вошел в стойло и вывел от­туда спасенного мною коня. Тот, словно чуя, что происходит что-то важное, заржал громогласно, задергал длинной шеей. Упирался, не хотел вы­ходить. Его большие умные глаза были полны тревоги, смотрели внимательно и вопрошающе. Наконец, гладя его по морде, по шее, шепча ему ласковые слова, я вывел его на середину двора.

– Вот он, – указал я на коня бывшему хозяину. – Забирай его, он твой…

– Спасибо тебе, Баян, – смущаясь, произнес гость. – Ты поступаешь благородно. Но я не оста­нусь перед тобой в долгу.

Тут он встрепенулся и, не оборачиваясь, стал шарить рукой у себя за спиной в поисках вы­скользнувшей из его пальцев уздечки.

– Вот жеребенок, – вытянул он вперед молодо­го коня. – Он твой. Я тебе его дарю.

– Это ни к чему! – решительно поднял я руку. – Конь твой, забирай его и пользуйся на здоровье.

– Нет! – строго сказал он в ответ. – Я должен тебя отблагодарить, ведь ты столько времени содержал его – кормил, поил, ухаживал за ним… Возьми жеребенка. Я знаю, ты заслуживаешь большего, но я даю тебе то, что могу.

– Да, я спас его и ухаживал за ним почти полго­да, – подтвердил я слова абрека, – но делал это не ради вознаграждения. Просто я очень люблю лошадей, они такие благородные, такие предан­ные нам существа…

Абрек немного смутился от моих слов, услы­шав в них некоторый упрек, но ничего не возра- зил. Просто покивал, как бы признавая свою вину. Видя, что он продолжает мешкать, я схва­тил лошадь за уздцы и подвел ее к нему.

– На, бери, забирай… Такими друзьями, как он, не разбрасываются…

Абрек поднял голову, сделал несколько шагов к лошади и, пытаясь взяться за уздечку, протя­нул руку. Но та вдруг сердито и громко заржала, стала бить копытами об землю, потом встала на дыбы и закрутилась на месте на задних ногах.

Хозяин был удивлен ее поведением, но решил, что она просто отвыкла от него – вот и реагиру­ет как на чужого человека. Он достал из кармана большой кусок сахара и протянул его на ладони продолжавшей волноваться лошади. Та зафыр­кала, замотала головой и задела протянутую руку. Сахар упал на землю. Тут она подскочила боком к упавшему гостинцу и ударила по нему копытом. Тогда хозяин, ошеломленный поведе­нием животного, отпрянул назад и запричитал: «Астаупирулла! Астаупирулла!..» Конь, выдернув из его рук уздечку, прыжками отбежал от него подальше. Только тогда видимо шевельнулось в нем подозрение, что такое поведение не слу­чайность, не каприз, не припадок, а совершенно осознанное действие, ответ оскорбленного пре­дательством животного.

– Он меня не простил, – сказал абрек, по­весив голову. – Баян, – добавил он, помолчав несколько секунд, – мне не надо было при­ходить сюда, я предчувствовал, что так оно и будет. Пусть он останется тебе, он тебе халал. А мне эта история будет уроком, – сказал он и еще раз посмотрел на стоявшего поодаль коня. Глаза его прослезились. – Видимо теперь мне надо хотя бы остаток жизни прожить по- человечески, ведь если даже животные не про­щают нам наших проступков, то что говорить о людях, которым мы причинили страдания и боль?! Что говорить о Всевышнем, который создал нас для добрых дел? Прощай! – сказал он и двинулся было к воротам. Но вдруг встал и снова повернулся ко мне. Рука его потянулась к ремню карабина, висевшего у него на плече. Я вопросительно смотрел на него, не пони­мая, что он собирается сделать. А он быстро снял карабин с плеча и положил его на землю у моих ног. «Это единственный предмет, куплен­ный мной, – сказал он, кивая на оружие, – все остальное я воровал, отбирал у людей. Если хо­чешь – брось его в реку, он мне больше не пона­добится. Никогда больше я не направлю ружье на человека или животное. Никогда!»

Я пытался остановить его, просил остаться отобедать с нами. Моя хозяйка, выйдя на порог, также уговаривала его остаться и пообедать с нами, но он наотрез отказался от приглашения и, выйдя за ворота, быстро пошел прочь, держа за уздечку своего жеребенка.

Так я расстался с этим абреком, последним абреком в моей жизни. А его конь остался у меня. О, что это был за конь! Статный, строй­ный, красивый, черный как смоль! Под солнцем он блистал так, что слепило глаза. Только на лбу у него было белое пятнышко вроде курино­го яйца. Я назвал его Чолпан– Звезда. Он стал всеобщим любимцем. Соседские мальчишки по очереди водили его на водопой, и ради этой чести готовы были выполнить любое мое по­ручение. Чолпан, когда дети вели его на речку, гарцевал. Ни разу я не видел его лежащим – он отдыхал и спал стоя. Только иногда ложился на спину и начинал ерзать ею по траве, разминая видимо таким образом мышцы и кости. О нем до сих пор помнят в нашем селении и, иногда желая похвалить девичью красу, говорят: «Она красива, как Чолпан…» Те, кто не знают эту исто­рию, думают, что девушку сравнили со звездой, и пожимают плечами, мол, что за банальщина. А те, кто знают, мечтательно смотрят в сторону реки, водопоя и вспоминают гордого и само­любивого коня, так и не захотевшего простить человеческой подлость и предательство.

Гусейн Адилов