Наша газета регулярно публиковала материалы, посвященные аулам, обычаям и традициям народов Дагестана Магомедова Расула Магомедовича, Алиева Багамеда Гадаевича, Ахмедова Джонрида Назировича и др.
В Дагестане издревле повелось: чуть какая опасность, жители сразу уходили в горы. В итоге обитатели понастроили немало горных крепостей-аулов. Один из таких и мой Чуниб. Особняком среди каменистых жилищ, похожих и одновременно непохожих друг на друга, прямо на макушке отвесной скалы с гранитными подвальными стенами стоит полуразрушенный дом моих предков по линии матери Давудилаевых — одних из первых основателей маленького, похожего на орлиное гнездо Чуниба.
Чуниб — мое родное село, моя аура, мое душевное пристанище. Это крик и святыня моей души. Это «вечно прелестные, вечно изменяющиеся, играющие светом, как алмазы, снеговые горы» (Л. Толстой) и камни, это хвойные и березовые леса, малиновые и смородиновые поляны, это изобилие клокочущих родников, уносящих в долину пьянящую свежесть, это поля и луга, шмелиное жужжание и бесперебойная трескотня кузнечиков, это потускневшие от времени и изъеденные ветром стены каменных саклей, из-за стен которых веет ароматом вяленой баранины и брынзы, изумительный вкус которых трудно описать. Самое же главное — это люди, суровые на первый взгляд, но необыкновенно душевные, открытые, доброжелательные и не сетующие зря на судьбу. Здесь я могу понимать людей не только по их словам — по малейшим движениям и жестам.
Жизнеощущение и жизнепонимание я черпал прежде всего непосредственно из чунибской природы и бытия чунибцев. Испытываешь трепетное ощущение, когда, стоя на самой высокой из вершин чунибских гор, с которой можно дотронуться рукой до неба, с замиранием сердца глядишь вниз, в глубь ущелья. Ни с чем не сравнить это ощущение.
Чуниб — одно из ярких мест на природной карте горного Дагестана. Как никогда и нигде здесь чувствуешь свое единство с природой и осмысливаешь чудо божественного творенья. Люблю в одиночестве и/или с немногословным спутником уходить в чунибский лес, не обязательно собирать грибы или ягоды, а просто так, побродить по узким тропинкам, иногда хватаясь за старые сучья. Любоваться первозданностью леса, слушать шелест листвы, дышать свежим воздухом, размышлять о таинствах человеческой жизни, а главное — ощущать человеческую жизнь, ее прелести, ощущать небо через лесное «окошко», ощущать запах травы. Общаясь с природой, сам словно растворяешься в ней. Все плохое куда-то отступает, и испытываешь только бесконечное блаженство, счастье и умиротворение.
Для меня совершенно очевидно, что каждый из нас тысячами нитей связан со своей природной территорией. Местность, в которой мы живем, прямо и косвенно влияет на нас — на наш внешний вид, на характер, на наши мысли и переживания и — как следствие — на наше творчество. В душе дагестанского народа остался сильный природный элемент, связанный с природой. Можно легко выстроить простую логическую цепочку: физико-географическая среда — менталитет — духовная культура — диалектика общего языка.
Нигде и никогда, кроме как в чунибских горах, я не найду покоя своему истерзанному страданиями, семейной трагедией, болезнями телу и успокоения своим оголенным нервам. Чуниб для меня — Баден-Баден. Кто-то сказал, что человек не только то, что он ест, но и то, что он видит. Я вижу природу Чуниба. В этом я действительно счастлив. Чунибский пейзаж воспитывает и формирует мою душу, мой стиль жизни; настраивает на созерцательный, философский лад. Ничто на меня не действует так сильно, как природа. Мое детство и юношеские годы были связаны с каждым деревом, кустом, глыбой, родником… Чуниб — и моя «ночная молитва». Когда не спится от ежедневных махачкалинских стрессов, вспоминаю эти картины и засыпаю спокойно, потому что душа обрела покой.
Чуниб — это моя любовь и энергия. Если я люблю Чуниб, значит, я люблю жизнь, Дагестан, Россию, да и весь мир. Значит, Чуниб для меня — это моя энергетика, стимулирующая не покой (не лень), а активность. Значит, моя любовь к Чунибу зиждется на каких-то конкретных элементах: заботе о Чунибе и чунибцах, ответственности перед живыми и неживой природой, уважении и признании своих сельчан, коллег по работе… Это не что-то навязанное кем-то извне или выдуманное самим, а естественное состояние моей души, это генетически заложенная во мне готовность откликнуться на любые нужды, трудности и запросы людей моего окружения.
Значит, без Чуниба я не могу творчески самовыразиться, воплотить свой потенциал. Есть публичный Абдулла, но есть и глубинный Абдулла. Многие знают, кто такой публичный Абдулла, но почти никто не знает глубинного Абдуллы. До глубин моей души трудно докопаться, пожалуй, это практически невозможно, потому что люди все-таки не маги и, кроме самого человека, никто не в силах верно определить, человек сам должен знать, кто он такой, откуда он родом и куда он идет. А я родом из Чуниба, и путь мой ведет меня в Чуниб. Как сказал Александр Блок: «Чем больше чувствуешь связь с родиной, тем реальнее и охотнее представляешь ее себе как живой организм».
В каких только местах не довелось мне побывать: у подножия снежного великана Эльбруса.
Бывал и в березовой роще Верхнего Гуниба, Кубачах и Ахтах, Кумухе и Дургели, немецких городах и турецких селах, на болгарских водопадах и финских озерах, купался на Одере, ходил по московским и петербургским, киевским и варшавским, тбилисским и бакинским проспектам…, но ничего красивее Чуниба в мире не видел. В человеке все взаимосвязано: и природа, и судьба, и характер, и психика, и здоровье.
Чуниб — это памятник природы… Поражает своей красотой огромная, самая большая в ауле поляна Рацул. Там меня всегда радушно встречают сельчане, там и провожают в Махачкалу. С возвышенности стекают ручейки из трех ключей, образуя чуть ниже речушку. Окаймляют ее с двух сторон березовые леса. Поляна покрыта разнотравьем и разноцветьем, среди которых многочисленные целебные растения. Выйдешь на поляну в августе — душа замирает.
Здесь же я сделал «Чунибский аэропорт» для вертолета. Лет двадцать назад впервые посадил вертолет в Чунибе. Зелень и цветы — выше колен и по пояс. Белое, розовое, голубое, фиолетовое, сиреневое, золотистое… марево качается, плывет на тонких, упругих стебельках и колышется. Все здесь: тюльпаны, незабудки, колокольчики, ромашки, одуванчики, полынь, чабер, тысячелистник, бессмертник, душица, дикая роза… Это не мое описание, а ботаников университета. Я сушил их среди книжных листов. Упивался ароматом ядреного чунибского воздуха. Лежишь, закрыв глаза, проваливаешься в омут волшебной неги… Излюбленное место чунибцев — лесная поляна «Волчий хвост». Здесь взору — простор, сердцу — покой, душе — умиротворение. Ее окружают хвойные леса, березовые рощи», альпийские луга. Всяких ягод, трав, грибов видимо-невидимо. Из-под корней хвойных деревьев выбивается ледяной источник воды, и рядом образовалось маленькое озерцо. Здесь чунибцы празднуют день аула, день рождения сына, встречают почетных гостей, проводят всякие другие торжества.
В 1973 году, утомленный досрочной защитой кандидатской диссертации, я с женой и двумя малолетними детьми провел здесь в палатках целых полтора летних месяца. Ранним утром при выпавшей росе кажется, что ты в волшебном царстве. После пробежки по лесным тропам я «окатывался» в той росе. Потом, с восходом солнца, на овчинной шубе принимал загар: успокаивал нервы, навсегда прощался с переутомлением.
Наша жизнь проходит в бешеном темпе, в болтовне и игре слов, не успеваем осмыслить происходящее. Жизнь состоит из сплошной суеты, порой некогда оглянуться вокруг или посмотреть в небо. А в самых обыденных, неброских, будничных мгновениях обнаруживается порой нечто серьезное и глубокое, главенствующее, подчас определяющее и характеризующее суть твоего бытия.
В связи с этим хочется выразить мысль, которая покажется родственникам, односельчанам, коллегам неожиданной и прозвучит банально: мне духовно ближе и дороже нагромождение гигантских каменных глыб в окрестностях Чуниба, каждая с аульскую саклю, чем некоторые люди, с кем мне довелось общаться.
Чуниб — это еще и камни, громадные валуны. Это мои Камни, мое сокровенное, факторы важнейших этапов моей социализации (социализация — процесс усвоения индивидом образцов поведения, психологических механизмов, общественных норм и ценностей, необходимых для успешного функционирования человека в данном обществе…). Скажите мне, что значит человек? Откуда он, куда идет и кто живет под звездным сводом? В изящных тютчевских вопросах — проблема, достойная умственных усилий.
Вы помните стихотворение Тютчева:
Нет, моего к тебе пристрастья
Я скрыть не в силах, мать —
Земля!?
Оно заканчивается словами:
Бродить без дела и без цели
И ненароком, налету
Набресть на свежий дух синели
Или на светлую мечту…
Вероятно, не один читатель подумает, что автор этих стихов, раз бродит без дела и без цели, — лентяй. Но многие творческие люди (поэты, ученые, журналисты…) никогда не прогуливаются без дела — они всегда думают или воспринимают что-то, из чего потом рождаются идея, мысль, А мысль всегда материальна. Мне тютчевский способ ближе. Но я брожу не только по чунибским лесам и лугам, поднимаюсь не только на чунибские скалы и камни, но также и по книгам. Но какое наслаждение «случайно» набресть на свежий дух синели! А не меньше — обнаружить, что очень тобой любимый и ценимый автор высказывает мысли, которые ты считал своими собственными,
Как никто и ничто, Камни определяли мой менталитет, мою судьбу и мой характер горского человека. В юношеские годы я любил высоту и одиночество, чтобы никто не видел необъяснимое состояние моей души. Я бывал один, но не одинок, потому что во мне присутствовало содержательное, стихийно воспринимаемое окружающее, вмещавшее весь человеческий мир. Только на этих камнях я чувствовал свою индивидуальность и понимал, как они определяют мое будущее, связанное с ними, стал
сознавать себя частицей этой природы и этих неуклюжих, но дорогих моему сердцу чунибских камней. Особенно привлекали меня те из них, на которых без щепотки земли выросли какие-то съедобные ягодки, название которых я не знаю. Видимо, прав был магарский аксакал Осман Османов, который называл меня, мальчишку, «деревом, выросшим без полива». Камни, как живые и мыслящие существа, помогали мне обрести свою совесть, свою нишу и назначение в мире. А обретенная самим собой совесть, из года в год доминируя, держит тебя в нравственной чистоте, как бы ты ни захлебывался в социальном смраде. Весь секрет чудодейственности чунибских камней в том, что со мною очень часто «поднимался» на эти высоты юный, бесстрашный Михаил Лермонтов.
Гениальный поэт находил смирение своей мятущейся души в уединении, в молчаливом общении с нивой, лесом, ручьем, цветком. Наблюдая чарующую гармонию в окружающем мире, он как-то иначе воспринимал жизнь и свое состояние, о чем свидетельствует такое его признание:
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины
на челе,
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога.
Или мне казалось, что Лермонтов в «Демоне», передавая небесные пейзажи, описывал совершенно земную чунибскую картину:
Средь полей необозримых,
В небе бродят без следа
Облаков неуловимых
Волокнистые стада.
Кстати, тогда я не понимал, что в отличие от Пушкина, который принимал, не примиряя, любые противоречия, Лермонтов мучился, метался и бунтовал (лежащему в долине Дагестана снится ослепительный маскарад), не зная, что делать с жизнью. О мучительном раздвоении мира и его стихи, поэмы, драмы, роман, не случайно многие из них начинаются со слова «нет». «Нет, не тебя так пылко я люблю…», «Нет, я не Байрон, я другой…». Главный вопрос, которым автор заставляет томиться Печорина: кто, в конечном счете, управляет человеческой жизнью? Он сам? Случай? Судьба? Молчит, не дает ответа.
И я не могу до сих пор ответить на этот вопрос, Я так и не познал, что в этой жизни по-настоящему мое: как мне реализоваться и чему служить. Я не нашел ни в советское время, ни нынче приличной конструкции мира человеческого. Я не был с системой заодно раньше, не заодно и сейчас. Нас кидает из крайности в крайность. На протяжении моей жизни мы воспевали коммунизм, потом его проклинали. Радовались «гласности и перестройке», разочаровавшись, стали восхищаться либерализмом и демократией. А сегодня и их критикуем. У нас слишком короток век реформ, оттепелей и перестроек. Мне кажется, что почти все века своей истории дагестанское (читайте — российское) общество прошло в условиях конфликтной политической культуры. Это вошло в плоть и кровь, стало чуть ли не неотъемлемой чертой ментальности нашего сознания.
«Про нас можно сказать, — писал П. Чаадаев, — что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в род человеческий, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру». Урок чего? Чего не надо делать?
Этот урок мы дали. Самое время остановиться. Нужно пойти на риск доверия к людям, говорящим и думающим не по-вашему. Нужен их диалог, нужна культура несогласия, споры без ненависти. Иначе невозможен политический переход на стабильную обстановку. Сплочение общества надлежит осуществлять не на базе ненависти к «врагу», а на базе идеалов справедливой (демократически законной), достойной (многообразием материальных и духовных ценностей) жизни.
На эти Камни поднимался я вместе со страдающим Сергеем Есениным:
Теперь со многим я мирюсь
Без принужденья, без утраты.
Иною кажется мне Русь,
Иными — кладбища и хаты.
С многозвучным Федором Тютчевым:
Все отнял у меня казнящий Бог:
Здоровье, силу воли, воздух, сон.
Одну тебя при мне оставил он,
Чтоб я ему еще молиться мог.
Влюбленным Александром Блоком:
Молчи, душа. Не мучь,
не трогай.
Не понуждай и не зови;
Когда-нибудь придет он,
строгий,
Кристально ясный час любви.
На чунибские Камни «поднимались» также Махмуд из Кахаб-Росо, Иван Бунин, Владимир Маяковский, Эдуардас Межеайтис, Ираклий Андроников, Андрей Вознесенский.
Над темной, молчаливою
державой
Какое одиночество парить,
Завидую тебе, орел двуглавый,
Ты можешь сам с собой поговорить.
…Боже мой, я даже представить не мог, что встречусь, к примеру, с Робертом Рождественским. Представилась возможность не только встретиться, но и посидеть, поговорить по душам. А самое главное, мне показалось, что он с уважением относится к моему мировозрению, моему понимаю времени и моему толкованию поэзии. Андрей Вознесенский о нем писал: « Вот что его отличало от всех нас: он был челок искренний, честный, полный доброты. Это самое главное в нем было. И в нем было чувство идеала. Это, пожалуй, единственный в литературе человек, который верил в то, что он пишет». И я всю жизнь верю в то, что я говорю и пишу.
А внуки меня спросят: «Дед, а где же Расул Гамзатов? Неужто он в твои молодые годы не «поднимался» на чунибские Камни?
Еще в студенческие годы я декламировал его стихи:
Если вдруг и я металлом стану,
Не чеканьте из меня монет,
Не хочу бренчать ни в чьих
карманах,
Зажигать в глазах недобрый свет.
Если суждено мне стать
металлом,
Выкуйте оружье из меня,
Чтобы мне клинком или
кинжалом
В ножнах спать и в бой лететь звеня…
Расул в мои ранние годы звучал так же постоянно, как голос Левитана из школьного репродуктора. Расул Гамзатов для меня является всем: и флагом, и гимном, и гербом дагестанской поэзии. Только жаль, что он не был в Чунибе, хотя на его Камни он тоже не раз «поднимался».
Человек, особенно на природе, виртуально возвращает себя к прошлому для оправдания настоящего. И проходит мысленно те места в жизни, в которых еще не был, как бы не успел в буйные дни. Наверное, такое чувство, или назовем его «интеллектуальной совестью» (выражение Шопенгауэра и вслед за ним — Ницше), возникает только с возрастом…
В чунибских горах я много, очень много читал моего любимого поэта – большевика Владимира Маяковского…
А позже уже я понял: главным для Маяковского явился не столько вопрос его отношений с властью, сколько определение такого принципа своего бытия в Истории, при котором он мог бы лично выстраивать свои отношения с обществом.
И сколько же раз Владимир Маяковский «поднимался» со мною на этот сакраментальный для меня Орлиный камень. Трудно счесть, но одно знаю точно: эти мои несообразные сравнения родились именно на Орлином камне… Дело еще и в том, что и в годы зрелости, и даже в солидные годы я почти каждый год, во время августовских отпусков, бываю в чунибских горах и поднимаюсь на чунибские камни. Мне просто необходимо уединение, потому что я человек публичный и все время общаюсь с людьми и отдаю им свою энергию, а восстанавливается она лучше всего в горах.
Камни — это главные неодушевленные, неперсонифицированные мною персонажи плода моего воображения, символы моего воображаемого мира. Человек не может быть без символов, которые помогают ему через постижения удовлетворять свои потребности природной энергии, погрузиться в глубинные тайны собственной души. Мои символы — гигантские камни, отколовшиеся от скал. Они мне видятся как перевоплощенная физическая или биологическая реальность…
Американский философ Лесли Уайт доказывает: «Если культура — это система средств получения и использования энергии, значит, она подчиняется тем же законам, что и другие материальные системы, — законам термодинамики». Вот вам и базисные принципы моих Камней. В часах — сложный механизм: есть пружины, есть зубчатые колесики, есть еще крошечная такая деталь, которая называется анкером, от которой зависит точный и поступательный ход часов. Поступательное движение моей юношеской мысли,а значит, и жизни дала именно русская, российская, дагестанская литература…
Прекрасен Чуниб не только днем, но и ночью, Чунибские ночи — буйство струй свежего воздуха, бездонное небо, усеянное мириадами звезд. Одни яркие и крупные, другие — еле светящиеся. Летом, как правило, многие ребята, в том числе приезжие из городов республики и России на лето, спят на плоских крышах старых домов, а иногда полуразрушенных, укутавшись в овчинные шубы. И по обыкновению считают на небе звезды, спорят, кто сколько насчитал, кто насчитал больше, хотя только Бог знает, сколько их там.
…Чуниб расположен прямо на макушке огромного гранитного утеса, а под ним находится пещера, где ощущаешь тихие ритмы подземного царства и где можно разместить всех сельчан; впереди же аула, на его западной части поднимающаяся на два-три километра над аулом возвышенность. И вот на этой горе, на краю двух необыкновенно красивых и живописных полян, стоят несколько огромных, как бы висящих, каменных глыб. Среди них одна отличается не только массой, в 40-50 тонн, но и естественным (как будто каменотес выдолбил) небольшим выступом, похожим на кавалерийское седло. Это любимое место чунибских орлов. Это их наблюдательный пункт: орел всегда ищет добычу, наблюдая с высоты. Чунибцы веками называют его Орлиным камнем. Десятки раз я наблюдал, как, словно ракета, орел бросается отсюда вниз и своим могучим изогнутым клювом и «железными» когтями хватает сельскую курицу. Причем, по жалобам хозяек, непременно самую жирную, Захватив молниеносно свою добычу, он «ракетой» же поднимается ввысь и летит над каньоном в сторону Черной реки, к Шугинибским скалам» и там когтит свою жертву.
О чем может думать мыслящий человек на этом Орлином камне, когда у него есть возможность охватить своим взором огромное, по существу безграничное пространство: горы, скалы, реки, водопады, поля, аулы, дороги, мосты? Поглядишь в небо, до которого рукой подать, и подумаешь; боже, как прекрасен мир! Какие только чувства не рождаются в этот миг! Даже такие странные вопросы, которыми мы не привыкли задаваться: в какой миг я родился на этой земле? Тогда, когда меня родила мать? А где находились все эти миллиарды атомов, которые должны были составить мой организм? Из каких растений, а может быть, животных эти атомы мигрировали, чтобы в один прекрасный день стать мною, моим телом, моим мозгом? Нет, заключаешь: человек — существо божественное.
Мораль чунибских камней для меня в том, что через книгу люди растут с ощущением времени, с ощущением конкретной веры. Многие это понимают и согласны, но… читать в наши дни перестали все: и дети, и взрослые. Иосиф Бродский как-то подчеркнул: «Есть преступления более тяжкие, чему сжигать книги. Одно из них — не читать их».
Зачаруешься, любуясь видом суровых, мрачных чунибских скал. Какая невыразимая отрада в погружении в нирвану, сидя на Орлином камне, когда босыми ногами ощущаешь нежное прикосновение его глади!.. Какое чудо подниматься на горы! Впереди гора еще выше, чем та, что уже позади. И каждая следующая гора еще выше той…
В горах все звезды зажигаются как-то сразу, будто кто-то включил рубильник. Огромные, они мерцают так близко, будто на соседних горах кто-то зажег огни. Вот одна сорвалась (в любое время — смотришь в небо — обязательно увидишь падающую звезду) и упала — просто исчезла, а другая оставила за собой огромный сверкающий хвост. Какое чудо просто жить!
Чуниб — один из самых высокогорных аулов любимой Чароды — крошечное гнездышко в гнездовье дагестанского многообразия. Говорю о нем с чувством глубокой веры в святость всего того, что связано с Чунибом, того, что с трепетом и благоговением несу в душе; он придает мне силы, когда становится невмоготу, вдохновляет, когда грустно, горько и тоскливо на душе.
Все это — среда, в которой происходит мое нравственное очищение. Она так животворна, так исцеляюще благотворна, что соприкосновение с ее магической стихией окутывает тебя чудодейственной аурой, и ты обретаешь утраченную энергию души…
